Театральные комедии

ЭДВАРД (удивленно). Бруно?! А мне сказали, что ты отдал концы?

БЕРГЕНС. Оклеветали.

ЭДВАРД. А я уже подумал, что и ты напился того молочка, которым вот эти друзья потчевали Бергенса.

БЕРГЕНС. Теодор Эмильевич вообще молока не пил. Пили его домашние.

ЭДВАРД. Знаю, знаю. Он не признавал напитки без градусов. Напивался каждый вечер хуже свиньи.

БЕРГЕНС. Вранье. Я и вечером приходил, а он – как стеклышко.

ЭДВАРД. Да я вам точно говорю. Элиза врать не будет. Межу нами, покойный, с ее слов, если не пропустит стаканчик, совершенно ни на что не способен.

БЕРГЕНС. В каком смысле?

ЭДВАРД. В мужском. В каком же еще?!

БЕРГЕНС. Так и говорила?

ЭДВАРД. Именно так.

БЕРГЕНС. Врет! Это она никогда не хотела! А он, слава богу, везде поспевал!

ЭДВАРД. Да тебе-то откуда знать такие подробности?

БЕРГЕНС. Э… э… Он меня очень уважал. И даже признавался, что не вылазит из постели жены какого-то Эдварда. Он его называл другом нашего дома. А ее – подругой дома.

ЭДВАРД. Что ты мелешь, болван?! Ты хочешь сказать, что этот усопший (указывает в сторону «мертвецкой»), бывал у жены своего друга?!

АНТУАН. Да мало ли что покойники болтают перед смертью, будучи в обморочном состоянии?

БЕРГЕНС. Тогда он был в здравой памяти. И в хорошей физической форме. И, более того, говорил, что и после смерти будет навещать Мари.