БЕРГЕНС. Кажется, прибавилось сил. Впрочем, мне трудно сравнивать – я позабыл, как это быть живым.
АНТУАН. Невероятный случай! И все благодаря доктору Дориану.
ДОРИАН. И железному здоровью Теодора Эмильевича, доставшемуся ему от своего папы.
АНТУАН. Жаль, что Дориана не оказалось на месте, когда умирал ваш папенька. Он бы помог ему.
БЕРГЕНС. Да. Папеньке в его возрасте надо было помогать в ту минуту.
АНТУАН. Доктор и Бруно вылечил колено. Теперь он ковыляет совершенно по-другому.
БЕРГЕНС. Мне кажется, и во мне что изменилось. Только не пойму что. Надо немного привыкнуть и разобраться.
ЭДВАРД. А как там? Что видел, что запомнилось?
ЭЛИЗА. И запомнилось ли вообще?
БЕРГЕНС. О-о-о, еще и как запомнилось! Я все это опишу в мемуарах с того света.
АНТУАН. А нет ли пробелов с виденным на этом свете?
БЕРГЕНС. На этом? Конечно, есть. Я ведь не шарлатан какой-нибудь, чтобы утверждать, будто одновременно был и там и здесь.
ЭДВАРД. Ты всегда был честным человеком.
АНТУАН. Теодор Эмильевич никогда не преувеличивал своих способностей.
БЕРГЕНС. И еще я плохо помню, что было перед смертью. Последняя неделя… как в тумане.
ЭДВАРД. А помнишь ли ты, что писал? Какие оставлял бумаги?
БЕРГЕНС. Ничего не помню.
ДОРИАН. Значит, вы уже в то время были мертвы, и все вышедшее из-под вашего пера было сделано чисто механически… и неосознанно.
ЭЛИЗА. …И продиктовано каким-то духом противоречия.
БЕРГЕНС. Да, да… Помню там несколько духов. Кажется, был и такой.