Итак…
Как и следовало ожидать, книга Джулиана Барнса – практически никакой не роман, но произведение больше публицистического, литературоведческого и биографического толка. Хроника жизни великого романиста. Неизвестные факты его биографии. Шаги по следам. Роман-расследование. Роман-экскурсия. Роман-музей. Сюжет почти не прослеживается, но до чего занимательно, увлекательно, захватывающе написано!
Трудно судить, насколько герой-рассказчик – врач и по совместительству флоберовед-любитель Джеффри Брейтуэйт соответствует своему автору – насколько сам Барнс отождествлял себя со своим персонажем. Рассказ от первого лица ровным счетом ни к чему не обязывает писателя, однако Брейтуэйт слишком умен и самоироничен, чтобы за его спиной не угадывалась фигура его создателя.
Цитат из самого Флобера – на любой вкус! – в книге столько, что Барнсу впору было бы указать французского классика в качестве полноценного соавтора:
«Какая, однако, дурная штука жизнь! Это суп, в котором плавают волосы, а его все-таки надо съесть». «Я люблю свой труд яростной и извращенной любовью, как аскет любит власяницу, которая царапает ему пузо». «У всех у нас, нормандцев, есть немного сидра в жилах; это горькое, сброженное питье, которое иногда выбивает затычку из бочки». «Я как бидоны с молоком: чтобы получить сливки, их надо оставить в покое». «Моя дружба – как верблюд. Стоит ей сделать шаг, и ее уже не остановить».
Впрочем, Барнс не уточняет, подлинные это цитаты из самого Флобера или же это фразы, вложенные им в уста своего литературного персонажа, которого – вот совпадение-то! – тоже зовут Гюставом Флобером.
Цитирует Барнс и Набокова – его лекцию о Флобере, где автор «Лолиты» определяет измену как «банальнейший способ над банальностью возвыситься».
Крылатых фраз можно настричь и из самого Джулиана Барнса, и цитаты эти будут ничуть не хуже вышеприведенных: «Величайший патриотизм – сказать своей стране правду, если она ведет себя бесчестно, глупо, злобно». «А старая любовь? Она подобна ржавеющему танку, стерегущему каменный брус памятника там, где однажды что-то было освобождено». «Мы больше не верим в то, что язык и реальность так идеально конгруэнтны; если на то пошло, мы скорее верим, что вещь рождается из слова в той же мере, в какой слово рождается из вещи». И еще вот это, оцените: «Насколько тонким должен быть намек, чтобы порваться?»
В главе шестой «Глаза Эммы Бовари» герой-рассказчик признается в ненависти к критикам и приводит слова некой ученой дамы, обнаружившей у Флобера разночтения в описании цвета глаз героини (в одном эпизоде они карие, в другом – черные, в третьем – синие). Далее он остроумно обыгрывает различного рода неточности и ляпы у других литераторов, причем под раздачу попадают Пушкин, у которого кавалергарды являются на бал в сапогах со шпорами, тогда как по всем нормам и правилам этикета обязаны были делать это в вицмундирах и, соответственно, башмаках; Евтушенко, у которого в Америке соловьи вовсю поют (не водятся они там в дикой природе, оказывается), а также уже упоминавшийся здесь Набоков, который ошибся при описании фонетики слова «Лолита»: кончик языка у него там «совершает путь в три шажка вниз по небу, чтобы на третьем толкнуться о зубы» (язык можно вывихнуть, если следовать этим инструкциям, – на самом деле он не спускается вниз по небу, но совершает движения вперед – назад – вперед: «Ло-ли-та» – попробуйте сами). Но более всего сразил меня Голдинг, у которого в «Повелителе мух» для получения огня используются стекла очков Хрюши, при том, что страдает бедный Хрюша (sic!) близорукостью, то есть очки у него – на минус! А в самом конце главы Брейтуэйт легко и убедительно доказывает всю несостоятельность и нелепость претензий профессорши к Флоберу: глаза мадам Бовари меняли свой цвет в зависимости от освещенности. К примеру, они никогда не были черными, но только казались таковыми в тени ее ресниц.
Что лично меня неизменно подкупает у Барнса, так это его мягкая и утонченная ирония – всегдашняя готовность скрасить любую – даже самую серьезную мысль искрометной шуткой юмора. Чего стоит одно только или, точнее, два его определения сети: с одной стороны, это «ячеистая снасть для ловли рыбы», однако с другой – «Совокупность дырок, скрепленных веревкой». Какая бездна между этими понятиями! И хотя молва твердит, что от великого до смешного – один шаг, далеко не каждый даже весьма хороший литератор это расстояние способен преодолеть.
Другое отличительное свойство прозы Барнса – парадоксальность. Не менее чем рассмешить, автор постоянно готов удивлять читателя. К примеру, сравнительной характеристикой жизнеописаний Эммы Бовари и Элеоноры Маркс. Просто диву даешься, до чего недалеко ушла от своей французской литературной протеже младшая «капитальская» дочка (автор, между прочим, первого английского перевода «Госпожи Бовари»).
«Восхитительный роман, насыщающий ум и душу», – сказал о «Попугае Флобера» американский писатель Джозеф Хеллер, автор знаменитой «Поправки 22». «Подлинная жемчужина – роман настолько литературный и в то же время беззастенчиво увлекательный», – вторил ему коллега и соотечественник Джон Ирвинг. Поди поспорь с такими-то зубрами!
Нынешний год ознаменовался сразу двумя событиями, так или иначе связанными с этой книгой. Во-первых, исполнилось 200 лет со дня рождения Гюстава Флобера. Во-вторых, британский писатель Джулиан Барнс получил российскую премию «Ясная Поляна». За другую, правда, книгу – роман-исследование на тему бренности бытия «Нечего бояться». Но нам ведь только зацепиться за автора, правда? Мы ведь как тот флоберовский верблюд: стоит сделать первый шаг, и нас уже не остановить.
Перевод романа «Попугай Флобера» выполнен Александрой Борисенко и Виктором Сонькиным. Пару лет назад этот творческий тандем переложил на русский роман британской писательницы Патрисии Данкер «Джеймс Миранда Барри» (эта книга также была удостоена у нас «Ясной Поляны»). А если учесть, что в предыдущем выпуске «Книжного дня» мы говорили еще об одном иностранном обладателе данной регалии – чилийце Эрнане Ривере Летельере, то и вовсе получается, что кругом наши!
Роман Джулиана Барнса «Попугай Флобера» озвучен Ириной Ерисановой, и уже одно это, не умаляя собственных достоинств данного произведения, ставит его в один ряд с прочими шедеврами мировой литературы.
На чужих крыльях
Книгу под названием «На чужих крыльях» подарил мне в раннем моем детстве мой лучший друг, мой первый наставник в чтении, живописи и стихосложении – мой дед Александр Иванович Мудров. Написал ее Николай Внуков (говорящая в данном случае фамилия, не так ли?), и содержала она рассказ о том, как в годы войны советский летчик был сбит, но, захватив самолет противника, сумел улететь к своим. Эта история – плод авторского вымысла, однако были у героя рассказа и реальные прототипы.
Вопреки традиции хочу поговорить сегодня о книге, которая не только не была озвучена, но и не переиздавалась уже без малого шестьдесят лет. А книга между тем весьма замечательная и заслуживает, как и судьба ее автора и его товарищей, самого пристального внимания.
Спроси сейчас у любого нижегородского школьника, да и у взрослого, кто такой Иван Кривоногов, и получишь в ответ недоуменное пожатие плечами, да еще, может, кривоватую улыбку по поводу неблагозвучной фамилии. А между тем…
Деревня Коринка входит ныне в городской округ Бор Нижегородской области. Расположена она примерно в 10 километрах от райцентра, если двигаться по шоссе на северо-запад в сторону Нижнего Новгорода на безымянном левом притоке реки Везлома. Самым известным уроженцем деревни является Иван Павлович Кривоногов, младший лейтенант, участник советско-финской и Великой Отечественной войн, один из участников легендарного побега группы советских военнопленных из немецкого концлагеря на захваченном ими вражеском бомбардировщике.