17 августа 1872 года он выполнил редкую и опасную операцию: удалил оба яичника. Во времена, когда стерилизация не была широко распространена, такая процедура обычно становилась смертным приговором. Однако через десять дней Джулия, находившаяся у него дома под постоянным присмотром, медленно начала восстанавливаться. Наиболее очевидным следствием стало то, что удивило многих коллег Батти и, возможно, его самого: у нее больше никогда не было месячных[400]. Ученые знали, что яичники играют роль в развитии женской половой системы, но еще не связывали их явно с менструальным циклом, во многом остававшимся загадкой[401]. Никто не знал, как в организме передавались сигналы к началу менструации – через нервы или кровь.
Батти понял, что удаление яичников «прекращает овуляцию и ведет к перемене в жизни» – эдакий эвфемизм для ранней менопаузы. Он хвастался тем, что женщины, которых выбивали из колеи болезненные менструации, теперь практически в одночасье могут вернуться к здоровой жизни. Как сообщается, одна из его пациенток писала, что избавилась от сильных болей, из-за которых была готова наложить на себя руки: «Я как будто заново на свет родилась… Я теперь здоровая, счастливая и веселая девушка и совсем по-другому себя чувствую». Удаление яичников вскоре стало панацеей не только от болезненной менструации, но и от разных «заболеваний» – от мастурбации до меланхолии и эпилепсии. Все это можно окрестить «менструальным безумием».
После операции Джулии Батти удалил здоровые яичники у сотен женщин, многим из которых не было и 30–40 лет. Те, кто выжил (уровень смертности был примерно 1 к 3), остались бесплодными[402]. «Операция Батти» стала очень популярной в Европе и Америке, причем, по оценке одного врача[403], к 1906 году под нож легли 150 000 женщин[404], [405]. Овариоэктомия (слово, образованное от латинских корней, означающих «яичник» и «вырезание») была провозглашена «триумфом хирургии» и стала первой рутинной операцией на брюшной полости, положив начало эпохе расцвета хирургии[406]. «Это было похоже на открытие калифорнийских залежей золота или африканских алмазных полей[407], – писал президент Королевского колледжа хирургов в 1886 году. – Для любых старателей путь был свободен, и выгоды стали получать во всем мире».
Батти был провозглашен смелым хирургом-новатором, который, как и его коллега и сторонник, гинеколог Джеймс Мэрион Симс, раскрыл темные тайны женского тела[408], [409]. «Именно Батти вторгся в скрытые глубины женского организма, – выразился один из поклонников, – и вытащил наружу эти хрупкие маленькие железы, таинственное и чудесное предназначение которых вызывает столь сильный интерес у широкой публики». По мере роста хирургической практики уверенность Батти в принятии решения об операции быстро росла. «В случаях, когда яичники нужно принести в жертву, решаю я[410]. И я верю, что оказываю любезность Господу, когда жертвую ими», – писал он в 1886 году.
Но, как и в случае с ампутацией клитора, врачи вскоре стали выражать обеспокоенность по поводу энтузиазма, с которым их коллеги прибегали к этой процедуре[411], [412]. Хотя Батти утверждал, будто «женские достоинства не утрачиваются», некоторые с беспокойством отмечали, что у женщин с удаленными яичниками становился ниже голос, уменьшалась грудь, начинала расти «неженственная растительность на подбородке, верхней губе и груди»[413]. Критики называли его операцию «стерилизацией», «лишением пола» или «женской кастрацией»[414]. Естественно, записей о том, что говорили сами женщины, не сохранилось, кроме нескольких восторженных (и, скорее всего, отцензурированных) отзывов, опубликованных в медицинских журналах.
В итоге овариоэктомия приобрела дурную славу, но оставила солидное научное наследие. Во-первых, она вызвала новый всплеск интереса к роли яичников в медицинской среде[415]. После первой операции Батти в 1872 году член Бостонского гинекологического общества предложил обществу изменить свой девиз с латинского Propter Uterum (сокращение от «женщину делает женщиной ее матка») на Propter Ovarium, тем самым продолжая освященную веками традицию – пытаться приравнять женщину к одному из ее органов или субстанций. Во-вторых (и, кстати, в стремлении к своей первоначальной цели), Батти помог лучше понять роль яичников в репродуктивной физиологии. Результаты его операций четко показали, что яичники каким-то образом управляют менструальным циклом женщины.
«За последние двадцать лет, пожалуй, ни о каком органе не писали так много, как о яичнике, – сообщал один выдающийся шотландский хирург в 1883 году. – Невооруженному глазу мало что могло бы показаться менее интересным и значительным, чем человеческий яичник, но от него зависит все в этом мире. Что же касается конкретной обладательницы этой железы, то, безусловно, для ее комфорта (а если добавить ее придатки, то и для жизни) это самый важный орган». Добро пожаловать в эпоху яичников.
Доктор Ойген Штайнах достиг зрелости как ученый как раз в то время, когда изучение желез и их секреции находилось на пике расцвета. Австрийский физиолог был в Праге и проводил исследования глазного яблока, когда эти «органные соки» впервые получили название: в 1905 году физиолог Эрнест Старлинг назвал их гормонами – от греческого глагола «возбуждать, провоцировать или пробуждать»[416]. Особенными их делала способность перемещаться по всему телу к самым дальним уголкам: они были химическими боеголовками, выполняющими определенную миссию.
Какая там душа, какой мозг. Суть человека – в его железах. Щитовидная, поджелудочная, надпочечники – эти фабрики производят такие продукты, как адреналин, инсулин и кортизол, которые в поисках своих целей перемещаются с кровотоком по всему организму. Все они управляются одной главной железой – парой долей размером с горошину в основании мозга под названием гипофиз. К 1922 году в New York Times насмешливо сетовали на то, что «мир, охваченный войной, уступил место миру, одержимому железами»[417]. Железы были тем, чем сегодня для нас стала ДНК: невидимыми силами внутри нас, которые делают нас теми, кто мы есть; ключом к жизненно важным процессам в организме.
Штайнах своими глазами видел печальные последствия удаления желез. Он родился в 1861 году в маленьком городке в австрийских Альпах и с детства помогал деду разводить скот. Его поражало влияние кастрации, «превращавшей дикого быка в кроткого; худощавого драчливого петуха в жирного бесстрастного каплуна; агрессивную курицу в ласковую пулярку; горячего жеребца в покладистого мерина»[418], – писал он в своей автобиографии «Пол и жизнь» в 1940 году. Позже, будучи директором физиологического отдела Института экспериментальной биологии в Вене, Штайнах утвердился во мнении, что секрет половых признаков кроется в яичниках и яичках – «средоточии пола»[419].
«Все знают и без книг, что мужчины в целом выносливее, энергичнее и предприимчивее, а женщины демонстрируют больше нежности и преданности, тяги к безопасности при практической способности к домашним делам», – писал он[420]. И гормоны яичников и яичек, казалось, давали этому научное объяснение. В 1890-х для проверки своей теории Штайнах провел серию экспериментов, в ходе которых удалил яички и яичники у молодых крыс и пересадил их в брюшную полость грызунам противоположного пола[421]. Железы прижились, на них наросли новые кровеносные сосуды, и внешний вид и сексуальное поведение животных резко изменились.
В одном случае Штайнах взял крысенка, отрезал ему яички размером с горошину и пересадил в его желудок яичники крысы. Грызун вырос мелким, его молочные железы и соски набухали, выделяя молоко. Достигнув взрослого возраста, он стал демонстрировать то, что ученые называют «стереотипным поведением самки»: когда другой самец пытался спариться с ним, он поднимал задние лапы и отбрыкивался, чтобы увернуться от нежеланного ухажера. Детеныши считали его самкой и бегали за ним в поисках молока. Он снисходительно ухаживал за ними, демонстрируя материнское поведение, которое Штайнах считал высшим проявлением женственности. «Подсадка половых желез противоположного пола, – заключил он, – ведет к изменению пола животного».
Штайнах не остановился на достигнутом. В конце XIX века биологи обнаружили, что женские и мужские гонады – яичники и яички – развиваются из одних и тех же эмбриональных структур в утробе матери. Иными словами, каждое человеческое существо изначально обладало потенциалом развиться в женщину или мужчину; каждый яичник – несостоявшееся яичко, а каждое яичко – некогда потенциальный яичник. Штайнах считал, что настоящего, стопроцентного мужчины или стопроцентной женщины не существует. Каждый хранит в себе тень другого, «незначительные остатки угнетенного пола», как выразился Фрейд. Что, если бы эти спящие элементы можно было реактивировать?
В другой серии экспериментов Штайнах кастрировал помет мышей и подсадил самцам и яичники, и яички. Эти животные превратились в крупных и сильных самцов, но с молочными железами и сосками, из которых выделялось молоко. Что самое примечательное, они чередовали типично мужское и типично женское поведение, в один месяц нападая на других самцов, в другой – предлагая себя для спаривания. Эти эксперименты Штайнах посчитал доказательством того, что животные не просто запрограммированы развиваться как самцы или самки. Железы и их гормоны определяют, в каком направлении они будут развиваться, и это можно было модифицировать. Поворачивая то один рычаг, то другой, можно улучшить здоровье человека и изменить его психику.
Возможности казались безграничными: изменение сексуального поведения, «лечение» отсутствия мужских или женских черт[422] и даже омоложение. Для Штайнаха пол и старение были тесно связаны. Он считал, что старение – процесс утраты половых признаков. «Часто говорят, что возраст человека определяется возрастом его кровеносных сосудов, – писал он. – Есть больше оснований говорить, что возраст мужчины определяется его железами внутренней секреции». В то время печально известные пропагандисты желез глотали тестикулярную суспензию, продавали сомнительные экстракты яичников и пересаживали мужчинам кусочки козьих и обезьяньих яичек[423].
У Штайнаха была более простая и менее ужасающая идея. В своих экспериментах на крысах он нацелился на клетки яичек, вырабатывающие гормоны[424]. Когда он перерезал семявыносящий проток у самцов крыс, то, по-видимому, вызвал рост числа этих клеток, продуцирующих гормоны, и последующее увеличение сексуальной активности. Вялые, тощие, апатичные крысы набрали вес, у них появился блестящий мех, они стали сексуальными гигантами. Некогда дряхлые животные теперь совершали половой акт до девятнадцати раз в день. То же, по мнению Штайнаха, может вернуть молодость и стареющим мужчинам. Он разработал простую операцию (по сути, одностороннюю вазэктомию), которая, как он полагал, заставит клетки, производящие сперму, сморщиться, а клетки, производящие гормоны, разрастись[425], наполняя кровоток мужскими гормонами и вызывая приливную волну новой энергии и жизненной силы.
Раз-два, и готово! Вы снова молоды. Снижается артериальное давление, обостряется зрение, восстанавливается способность запоминать имена внуков. Былые сила, энергия – и да, если хотите, потенция – снова с вами.
К 1920-м его процедура, известная как операция Штайнаха или штайнахинг, обрела популярность. Поэт Уильям Батлер Йейтс сделал ее в возрасте 69 лет и постоянно бредил о своем «втором половом созревании». «Оно возродило мою творческую силу, – писал Йейтс в 1937 году перед выпуском сборника стихов, который считается одним из его лучших творений. – Возродилось и половое влечение; и оно, вероятно, останется со мной, пока я не умру». Фрейд тоже сделал эту операцию в 67 лет. Он надеялся, что это улучшит его «сексуальность, общее состояние и работоспособность», а также предотвратит рецидив рака челюсти. (Он ошибался.) Популярность штайнахинга резко возросла среди состоятельных стареющих мужчин, которым хотелось повернуть время вспять[426]. Это была виагра 1920-х. А точнее, предшественница современной заместительной гормональной терапии.
Не волнуйтесь, дамы, для нас тоже был вариант – низкодозовая рентгенография яичников. Она обещала убить зародышевые клетки и привести к увеличению числа клеток, продуцирующих гормоны. Пересадка яичников и подобные процедуры, в том числе пересадка фрагмента яичника обезьяны женщине, обещали «превратить бабушек в первокурсниц»[427]. Пожалуй, самой известной пациенткой Штайнаха была американская писательница Гертруда Атертон, которая прошла курс лечения рентгеном в возрасте 60 лет во время писательского ступора. После этого у нее «внезапно возникло ощущение, что из мозга поднимается черное облако, зависает на мгновение и улетает прочь». Она писала: «Ступор исчез. Мой мозг, казалось, искрился светом». В 1923 году она опубликовала роман-бестселлер «Черные быки» о стареющей графине в Европе, которой сделали ту же процедуру и вернули молодость и красоту[428].
Многие скептически относились к утверждениям Штайнаха, и некоторые врачи саркастически называли это «чудом Штайнаха». Но общественный ажиотаж вокруг штайнахинга показал общую веру в силу науки во имя прогресса. Атертон за свою жизнь стала свидетелем расцвета бактериологической теории и стертых с лица Земли эпидемий. После Первой мировой войны она порекомендовала Германии «штайнахизировать» население[429], чтобы вернуть активность пожилым, создать новую породу суперменов и вернуть нации утраченную славу. Один из ученых, современников Штайнаха, писал: «Восстанавливая умственные способности вместе с любовью к труду и трудоспособностью, омоложение привносит в жизнь огромную этическую ценность».
ebooksa