Пыль под ногами, да.
Зачем ты явилась сегодня? В расчете на казнь по приказу разъяренной императрицы?
— У любви нет титулов. Как и у заботы. Но его мать мне и впрямь жаль. Выживи она тогда в родах — моя мама тоже осталась бы жить. Борис бы не убил моего отца и не приволок его вдову к алтарю за косы. Патриарх не благословил бы всё это. А в итоге Борис не избавился бы от моей матери, не дождавшись любви, наследника или всего разом. Возможно, кто-то тоже считал, что она могла нового мужа от чего-то там спасти. И он ее любил — уж как умел. Это ведь всё оправдывает, да? Роман взял от отца лишь худшее. А заодно еще и от дяди. А я предпочла остаться в живых, а не положить жизнь на спасение безразличного мне избалованного садиста.
— Да, вы пережили и мужа — якобы, любимого. Впрочем, он ведь тоже вас вынудил.
— Нет! — вырвалось само.
Вынудил к браку, но не к чему-то большему. Нет!
— Ты будешь жить, — кривоватая усмешка сама ползет на лицо. Привычная до боли.
Почти с детства. Юлиана выучилась усмехаться раньше, чем вновь — говорить.
Теперь горькая усмешка Феодоры — тень Юлианиной:
— В застенках или в простой тюрьме? На каторге? На золотоносных рудниках?
Усмешка и тень слез. Но не страха.
— В своем домике. Тебе ведь его подарили. Я не отнимаю даров Евгения. Останешься под охраной — для твоего же блага. Но на всём готовом. Можешь заказывать еду и прочее у лучших торговцев. Казна оплатит всё. Ты заслужила. Не трать больше слов. Я не стану мстить бессильной, одинокой старухе. Евгений никогда не пошел бы на это — значит, не пойду и я.
Нянька обернулась у широкой двери, уже ее распахнув. Застыла очередной скорбной тенью — серой в широком алом проеме. Опять — пепел и пламя. Цвета Мидантии.
В потухшем взгляде Фео — легкая тень удивления. Почти безразличного. Столь же серого.
— А ведь вы и впрямь любили императора Евгения. Даже вы. Милосердный Творец вам судья, Ваше Величество.