Но когда началась расправа уже над ее любимцем, Феодора бы не ушла сама, не отошли ее прочь строгим приказом лично принц Константин. Наследник мидантийского престола.
— Да, именно так, — спокойно согласилась Юлиана. — Я-то не любила его никогда.
Можно было не принимать Феодору. Еще Евгений назначил ей содержание и домик в провинции. Чтобы она не нуждалась ни в чём. И жила подальше от столицы.
А спустя три дня после его исчезновения бывшая нянька вдруг попросила аудиенции.
В этой комнате с камином Феодора прежде бывала редко. Здесь чаще играли в детстве Мария и Юлиана. Вот на этом же теплом, плотном ковре — посреди оживленного искусной рукой вышивальщицы огромного восточного рынка.
Иногда к ним еще присоединялась маленькая Зоя, но редко.
И, любуясь порой лепными картинами на высоченном потолке, они воображали сцены далекого прошлого чужих стран. Сочиняли сказку чужой жизни. Она всегда кажется привлекательней своей. Как далекий восточный рынок — ярче и экзотичнее мидантийского.
— Вы когда-нибудь вообще любили? — Черная горечь в выцветших глазах, едкая горечь в надтреснутом голосе.
И вечное обвинение. Живая, воплощенная злоба пристально смотрит сейчас на Юлиану. Сверлит запавшими глазами.
Сколько лет этой высохшей старухе? А ведь не так уж далеко за сорок. Юлиана прекрасно помнила добрую няню молодой и красивой. Мама была бы сейчас ненамного младше.
— Да. — Еще не хватало опускать глаза. Не клонила взор долу и за худшее. Ни перед кем. — Люблю и сейчас. Маму. И отца — хоть никогда его и не видела. И моего мужа.
— Тоже покойного — какое совпадение, — смеется нестарая старуха. Кажется, по воле Евгения ее даже пропустили тогда в императорскую крипту. Попрощаться с Романом. И надолго оставляли там наедине с мертвым воспитанником. Рыдать в одиночестве. — Вы стали последней, Ваше Величество. И заняли Пурпурный Трон. Каково это — победить всех? Пурпурный Престол того стоит?
— Я любила Евгения.
Только почему-то прежде было так трудно это выговорить.
Потому что ладно, когда не верят другие. Ненавидящие, люто завидующие. А когда еще и он сам?
— Вам нет причин лгать мне, — качает седыми косами Феодора, качается в такт огромная тень на стене. Играют блики на выцветшем ковре-рынке. В свете жарко разожженного камина. Раньше здесь были смех и игры, теперь — черное горе, одиночество и бессильная старость. — Я ведь никто, Ваше Величество. Жалкая пыль под вашими ногами.
И никем была и для своего драгоценного Романа. Любовь и впрямь не всегда взаимна. И не только романтическая.
— Я не лгу. Евгений лучше и Романа, и меня. Но у тебя есть право мне не верить. Сердцу не прикажешь. И потому я любила не Романа, а Евгений — не меня. Так бывает часто.
И объяснять это приходится не только малым, но и старым. А еще иногда — себе. Чтобы не так злиться. И без того прозлилась и проненавидела почти пятнадцать лет. И чуть не испортила даже то, что могла сохранить.
Не лютая ненависть ли состарила совсем недавно еще молодую и сильную женщину? Почему она не родила своих детей? Почему из всех принцев и принцесс больше всего любила самого недостойного? Неужели за одну лишь красоту? Или за «резвый нрав», что порой так умиляет некоторых взрослых? В детях, щенках и котятах.