Они лежали в траве, напряженно вслушиваясь в звуки ночи, но ничего подозрительного не заметили, вокруг было тихо. Федька приподнялся, но тут неожиданно заорали лягушки. Федька бухнулся лицом в траву и замер.
– Орут как заполошные, – виновато пробормотал он, услышав смешок брата.
Сёмка спрятал коня в ивняковых зарослях. Заслышав людей, тот зафыркал и тихо заржал.
– Бери, – сказал Сёмка, подавая поводья брату. – Я тебе толокно, сухари и соль положил в суму.
– Прощай, Сёмка! – сказал Федька. – Может, свидимся. Зря ты не идёшь!
Он ухватился рукой за холку, запрыгнул на спину лошади и скрылся за деревьями.
Сёмка прежним путём пошёл в острог, главным для него было пробраться в острог незамеченным. Это ему удалось: воротник по-прежнему беспробудно спал в своей будке, спали казаки, Сёмка пробрался на свое место и лег на лавку. Завтрашний день его мало тревожил, он решил положиться на судьбу, как она распорядится с его счастьем, так и будет.
Рассвет застал Федьку Ротова в верстах пятнадцати от Карсунского острога. Он въехал на вершину увала, поросшего сосновым редколесьем, и решил остановиться, чтобы осмотреться, правильно ли идёт. Дорогу ему должно было указать солнце, близкий восход которого уже наметился бледно-розовым пятном на краю неба. Федька отвязал с шеи коня суму, раскрыл и нашёл в нём железный котелок. Он осмотрел днище котелка, вроде, дыр в нём не было и, привязав коня, пошёл вниз, отыскивая выход подземной воды. Родник нашёлся между двух белых камней, Федька припал к нему сухими, потрескавшимися губами и жадно начал пить. После тухлой тюремной воды ключевая вода показалась ему невиданно вкусной сластью. Напившись, он набрал в котелок воды и поднялся наверх. Конь жадно потянулся к котелку губами, но Федька оттолкнул его и сказал: «Потерпи!»
Когда солнце явно обозначилось своим золотистым краем, он хлебал ложкой из котелка тюрю – сухари, размоченные в подсоленной воде, приправленной листьями травы, которые показались Федьке съедобными. Закончив трапезу, он лёг на землю и закрыл глаза. Несмотря на бессонную ночь, Федька не чувствовал себя усталым, только немного кружилась голова от свежего воздуха, пропитанного запахами весны, от хмелящего душу ощущения воли и простора. О том, что произошло с ним, молодой казак не сожалел, прошлое было оставлено и бесповоротно отрублено, как сухая ветка от ствола цветущего дерева.
Из приятного безмыслия Федьку вывело прикосновение к лицу чего-то мягкого и тёплого. Конь, наскучив стоять, коснулся его щеки губами. Федька открыл глаза, обнял коня за голову и поцеловал в подглазье.
– Пойдём, сейчас напою вволю!
Он закинул на спину мешок, взял поводья и пошёл в лощину, где извивающийся студенец – родник впадал в ручей. Конь жадно припал к воде, а Федька отошёл чуть в сторону к огромному муравейнику, на котором живым коричневым войлоком шевелились мураши. Он слегка пошевелил муравьиную шерсть ладонью, отчего мураши очнулись и засуетились. Федька поднес ладонь к лицу, и в нос шибануло острым пряным, прочищающим мозги запахом. От неожиданности Федька громко чихнул, конь поднял голову и глянул на Федьку лиловым оком.
К исходу второго дня он стоял на высоком правом берегу Волги. Могучая река, петляя между островов, бережно катила свои пепельно-серые воды на полдень, к Хвалынскому морю. Мимо Федьки с криками проносились острокрылые ласточки – береговушки, а неподалеку на тальниковом мысе столбом поднимался белый дымок. Там наверняка были люди, и Федька пошёл к ним, не раздумывая, кто они, добрые или злые.
Тюремный караульщик, придушенный Сёмкой Ротовым, очнулся на исходе ночи. Он ощупал себя и обнаружил, что сабли с ремнём на поясе нет, голова гудела, и во рту было сухо. «Утёк, сволочь!» – с ужасом подумал стрелец, мигом представил, что его непременно будут бить батогами за скверную службу. Сначала он хотел заорать благим матом, призывая людей на помощь, но скоро одумался. Узник давно в бегах, схватить его не удастся, что вызовет у начальников ярую злобу, и караульному придётся за это сразу отвечать своей спиной. Он, пошатываясь, встал с земли и побрёл к съезжей избе.
В остроге, кроме порохового погреба и тюремной избы, запоров не ведали. Двери съезжей были распахнуты настежь, видно, дьяку Кунакову стало душно почивать под овчиной и он решил прохладить жилище, невзирая на комариную рать. Караульщик зашёл в избу, грохнулся на пол и запричитал о побеге Федьки Ротова. Дьяк Кунаков в испуге подхватился с лавки и заорал:
– Кого тут черти принесли?
Вскочили со своих лавок Приклонский и Васятка.
– Запалите свечу! – крикнул дьяк.
Васятка высек огнивом искру, раздул трут и зажёг свечной огарок.
– Ты кто? – вопросил, протирая глаза, Кунаков.