Глава третья
Поп Никифор находился в Москве уже второй месяц. Приближалась Пасха, но его дело все не разрешалось, и причиной тому было сильное недомогание патриарха Иосифа. Только он мог принять решение по кляузной челобитной, посланной вдогон за Никифором его гонителем стрелецким капитаном Вострецовым, которого священник тихо, но строго уличал прилюдно в блудне и срамных игрищах. Помещик крепко прибил Никифора, вышиб его из прихода и ударил патриарху челом, что поп-де захватил власть в патриаршей вотчине и её грабит. В Патриаршем приказе дали челобитной ход, она была доложена патриарху, но по известным причинам приговор Никифору пока произнесён не был.
При Казанском соборе, где настоятелем был протопоп Иван Неронов, Никифор жил в одной комнате с попом Аввакумом. Здесь же помещалась и жена убеглого попа Анастасия с младенцем Прокопием. Соседство было шумным: Аввакум часто пытался вовлечь Никифора в обличение московских порядков, вопия, что много блудни зрит в святом месте земли русской – Кремле, и единственный здесь праведник – царь Алексей Михайлович, и близ него можно поставить лишь Фёдора Ртищева. По ночам временами заходился плачем ребёнок. Всё это Никифор терпел беспрекословно и, глядя на дитя, с жалостью вспоминал свою жену Марфиньку, которую оставил на попечении семьи двоюродного брата в тягости, и она вот-вот должна была родить.
Встречаясь каждодневно с Иваном Нероновым, отец Никифор о своём деле не спрашивал, знал, что в своё время ему объявят решение, когда оно будет. Аввакуму на Вербное воскресенье сказал своё слово сам царь Алексей Михайлович. В собор пришёл дворцовый стольник и вручил ему грамоту от великого государя. Она была не запечатана. Аввакум прочёл её и завздыхал.
– Что государь отписал? – просила Анастасия, подойдя к мужу с ребенком на руках.
– Эх, святая простота наш великий государь Алексей Михайлович! – покачал головой Аввакум. – Пишет, чтобы воевода не забижал меня, убогого. Призывает изверга к покаянию. Это ж как?
– Великий государь рассудил как истинный христианин, – робко произнёс Никифор.
– Вот и ты туда же со своей добротой! – вспыхнул Аввакум. – Воевода – волк ненасытный! Ему грызть попов за лакомство!
– Что делать думаешь? – спросил Никифор.
– Пойду в Лопатицы, куда от государевой воли денешься.
– Оставайся, Аввакум, на Пасху, – сказал Никифор. – Всё едино до Христова Воскресения в Лопатицы не поспеешь.
– И то правда, – согласился Аввакум. – Нечего поспешать. Когда я ещё увижу патриарха на осляти.
Вечером Неронов сказал Никифору:
– Кажется, патриарх встал с одра. Завтра на Вербное воскресение будет в Успенском соборе. После пасхальной недели твоё дело решится.
Никифор потянулся поцеловать руку протопопа.
Неронов недовольно отстранился.
– Я не тебе угождаю, а правде, – сказал он, оглядывая ветхую одежонку попа. – Иди за мной.
Протопоп привёл Никифора в своё жилище, отлучился ненадолго и вынес рясу из тонкого сукна.
– Тучен я стал, а был борзой, как ты. Тебе будет впору, прими, – и, отметая взмахом руки благодарность, продолжил: – Окольничий Фёдор Ртищев прислал тебе поминок на Светлое Воскресенье.
Никифор был тронут вниманием сильных людей до глубины души. Он вернулся в своё жилище, примерил рясу, она оказалась впору. В новом одеянии Никифор пошёл на торжище.