А за окном тем временем начало смеркаться. Это были еще прозрачные, сотканные из тумана сумерки. Они ничего не скрывали, даже не маскировали. Но ждать больше не было никаких сил.
Собирались быстро. Да и что им было собирать? Автоматы с собой не возьмешь, пистолетов у них нет. Остаются осиновые колья. Уже имеющиеся они с Митяем обрезали ровно наполовину, чтобы их можно было спрятать в вещмешок или под одежду. Помимо кольев отыскали в столовом сервизе Стеллы несколько ножей. Каждый взял по одному. Соне достался ножик для корреспонденции – изящный, но остро заточенный.
– Это на крайний случай, – сказал Митяй, наблюдая, как Соня прячет ножик за голенище сапога. – Поняла? Никакой самодеятельности.
– Никакой самодеятельности, – повторила она и притопнула ногой, убеждаясь, что нож спрятан надежно. – Я все поняла, Митя.
Прощались так же быстро, как и собирались. Каждый из них понимал, что, возможно, это их последнее прощание. Суровыми мужскими рукопожатиями не обошлось, все испортила Соня. Она обняла их обоих, поцеловала в щеки, всхлипнула, украдкой вытерла глаза, а потом нарочито веселым тоном сказала:
– Ну, присядем на дорожку, мальчики!
Пришлось присесть, хоть никто их них не верил в эти бабушкины суеверия. В упырей верили, а в суеверия нет.
Первым ушел Сева, выскользнул во двор, спрятался в тени сарая, выжидая, когда из дома выйдут Митяй с Соней. Он должен был убедиться, что с ними все в порядке. Глупость конечно. Как говорил его дед, перед смертью не надышишься. Но… он хотел убедиться.
Митяй с Соней вышли, как и договаривались, спустя десять минут. Они не стали ни осматриваться, ни выжидать. Соня взяла Митяя под руку, и вот так, под ручку, они и пошли. Со стороны они казались прогуливающейся влюбленной парочкой. Если бы кому-то пришло в голову, что в оккупированном фрицами городе есть место любви и парочкам. Сева постоял еще несколько мгновений, провожая этих двоих взглядом, а потом направился в противоположную сторону.
Соня не врала, когда говорила, что в этом городе знает все ходы и выходы. Именно благодаря ей им дважды удавалось избежать встречи с патрулями. Они шли какими-то немыслимыми тайными тропами. Митяй и подумать не мог, что в городе могут быть такие темные, такие безлюдные места. А еще с трудом верилось, что о существовании этих мест может знать такая девушка, как Соня.
– А что ты думал? – усмехнулась она, когда он не выдержал и выразил-таки свое удивление. – Думал, если я девчонка, то мне можно гулять только по центральной улице?
На самом деле он думал, что да – такой девушке, как Соня, самое место где-нибудь в центре города. На танцплощадке в парке. В кинотеатре на вечернем сеансе. Или в пахнущей чем-то непривычным мужскому носу парикмахерской. Однажды, еще в детстве, Митяй побывал с мамкой в парикмахерской. Тогда его воображение поразили вот эти резкие, но приятные запахи и стопка дамских журналов. Кажется, мамку они тоже поразили. Потому что журналы она листала долго, с каким-то особым упоением. Сейчас Митяй думал, что тот поход в городскую парикмахерскую был единственным в мамкиной жизни. От всех этих воспоминаний вдруг сделалось так больно, что Соне он так ничего и не ответил, побоялся, что может нагрубить и ненароком обидеть. Грубить и обижать у него получалось как-то само собой. Дурная привычка, от которой никак не избавиться.
– Долго еще? – спросил он вместо этого.
– Скоро. Еще минут пятнадцать – и будем на месте.
Соня, если и обиделась, то не подала вида. Это у нее тоже хорошо получалось. А еще, в отличие от Митяя, она хорошо чувствовала время, потому что к дому, который он видел во сне, они вышли ровно через пятнадцать минут. Несмотря на уже сгустившиеся сумерки, Митяй сразу же узнал этот дом. И по заколоченным окнам, и по дурацким вензелечкам-кренделечкам.
– Он? – шепотом спросила Соня.
Они прятались за забором и на заброшенный двор смотрели, через узкую щель.
– Он, – сказал Митяй, внимательно осматриваясь по сторонам. – Я уверен, что он.
Дом казался нежилым. Да и с какой стати ему быть жилым, если в нем поселилась нежить?!
– Что дальше? – Соня подышала на озябшие ладошки. С наступлением сумерек стало сыро и прохладно, поднявшийся ветер ерошил Митяевы волосы. По батиному примеру он решил больше не носить головные уборы, и сейчас уши начали подмерзать.