Усадьба ожившего мрака

22
18
20
22
24
26
28
30
ЭПИЛОГПариж. 2022 год

В ветвях старого каштана щебетали птицы. Ветви его задерживали яркий солнечный свет и до открытой террасы добирались лишь легкие блики. Григорий специально выбрал эту маленькую кофейню. Кофе отменный. Посетителей мало. Есть столик для курящих.

Да, к его человеческим привычкам прибавилась любовь к кофе. Спасибо Стелле. Стелла учила его получать удовольствие и от жизни, и от не-жизни. Особенно после ухода Лидии…

Влас покинул этот мир в две тысячи десятом году. Наверное, у Стеллы было больше времени, чтобы смириться с утратой, а вот у него все никак не получалось…

Столько лет вместе! У них было всякое: и плохое, и хорошее. Как у любой нормальной пары. Как у Стеллы с Власом. Они прошли через боль и потери, репрессии и лагеря. Сначала Влас, потом Григорий. Григорий шагнул в горнило этой пахнущей кровью и страданиями репрессивной машины вслед за другом. Чтобы защитить, сохранить для Стеллы. Возможно, впервые за всю свою не-жизнь он дал волю своей темной стороне. На лесоповале в глухой тайге он был опаснее и страшнее любого хищника. Наверное, в тех местах до сих, спустя десятилетия, ходят легенды о красноглазом монстре, наводившем ужас на весь личный состав лагеря. Состав тогда заметно поредел. Григорий мстил и тварям, которые страшнее людей, и системе, которая посмела превратить героя войны в изгоя. А темная его сторона ликовала, упиваясь человеческим страхом и человеческой кровью.

Кем бы он стал тогда, сумел бы остановиться, если бы не Влас? Влас остановил и кровопролитие, и безумие, вырвал Григория из потока, без страха глядя прямо в его ничего не видящие глаза, сказал:

– Гриня, довольно!

Тогда он едва не совершил непоправимое, едва не убил своего лучшего друга. Остановился в самое последнее мгновение, как раненный зверь ломанулся в чащу, с головой зарылся в колкую иглицу, отдавая мерзлой земле и свой жар, и свою ярость.

Еще неделю его ломало, как лишившегося дозы наркомана. Еще целую неделю, ушедшую у них на то, чтобы выбраться из тайги, Влас смертельно рисковал, оставаясь с ним рядом, но как-то справились.

Остальное уже решала Стелла. Она многое умела. Своими новыми способностями очаровывать и морочить она пользовалась так же виртуозно, как и своим театральным даром. Они с Лидией ждали их в Иркутске, в стылом доме на окраине.

… – Ребят не тронут. – Стелла с тонкой папироской в одной руке и чашкой кофе в другой, стояла у заиндевевшего окна. – Митяй и Сева не хотят уезжать. Девочки тоже. – Во взгляде ее, направленном на Григория, промелькнула, но тут же исчезла жалость. – Идеалисты! – Теперь она смотрела на Власа, который когда-то тоже был идеалистом. До лесоповала и порванного сторожевыми псами бедра. Влас молча потянулся за папиросой. – Я могла бы их уговорить…

– Нет. – Григорий мотнул головой, добавил многозначительно: – Не надо их уговаривать, несравненная.

Она усмехнулась, кивнула, соглашаясь и с его правом, и с правом ребятишек.

– Но я их обезопасила. Чистая биография. Идеальная жизнь. Разумеется, в их понимании идеальная. Возможно, когда-нибудь они изменят свое решение, и тогда мы сделаем все, как должно. А пока, нам нужно спешить. – Она решительно загасила папироску. – Наши новые документы уже готовы. Уезжаем на рассвете.

Сначала их временным пристанищем стала Польша, потом Чехословакия, потом ГДР, а потом Григорий перестал считать. Их пути то пересекались, то расходились, но они никогда не выпускали друг друга из вида. Это легко, когда между вами есть легкая, легче перышка, но вполне ощутимая связь.

Связь эта стала слабее, когда ушел Влас. И почти оборвалась, когда умерла Лидия. Наверное, от боли, которая заглушила все.

После смерти жены Григорий уехал в Канаду и почти год не выходил из потока. Из потока его выдернула Стелла, подцепила острым коготком, потянула на себя, сказала, глядя прямо в глаза:

– Грегори, хватит! Мы оба знали, что так будет. И они тоже знали. Они прожили прекрасную жизнь рядом с нами.

– А мы? – Он сунул в зубы протянутую Стеллой сигарету, глубоко затянулся. – Что осталось нам, несравненная?

– А мы продолжаем жить, Грегори. – Она тоже закурила одну из своих длинных папиросок, прищурилась.

– Зачем? – спросил он.