Мисс Моул

Чужие люди, как обычно, знали о его семье больше, чем он сам, и однажды вечером, когда все садились ужинать, мистер Кордер занял свое место за столом с выражением лица, предвещающим неприятности. Обычно проповедник старался выдать гнев за вселенскую скорбь, и от этого взгляд у него делался требовательным и угрожал стать кислым, а поскольку безопаснее было упредить взрыв, чем потом сидеть в ошеломленном молчании, Этель с тревогой спросила, хорошо ли отец себя чувствует.

– Если бы я плохо себя чувствовал, надеюсь, мне удалось бы это скрыть. Случилась неприятность, которая меня расстроила. Даже две.

– Дело в собрании комитета по образованию, да? – уточнила Этель.

– Именно, – ответил мистер Кордер и холодно посмотрел на Уилфрида: – Я хочу побеседовать с тобой после ужина. Но, как будто одного несчастья мало, по пути домой я встретил Сэмюэла Бленкинсопа. Я не видел его со времени ужасно нудного доклада о Чарльзе Лэме, и надо сказать, мистеру Бленкинсопу хватило совести выглядеть пристыженным. – Преподобный обвел взглядом стол, ожидая реплики, но никто не рискнул задать вопрос или как‐то прокомментировать его слова. Спросить, из-за чего мистер Бленкинсоп выглядел пристыженным, означало расписаться в собственной глупости; сделать любое замечание в такой неподходящий момент, когда над хорошенькой головой Уилфрида нависла неясная опасность, казалось бы неуместным; однако молчание воспринималось как брошенный вызов, и если молодежи могла послышаться в голосе экономки любезная попытка спасти положение, сама Ханна знала, что ею двигало только безудержное любопытство.

– Вы считаете, – произнесла она, – что ему было стыдно за свой доклад? Он старался забыть о провале, но увидел вас, и его обуял ужас. Мне знакомо это чувство.

– Ничего подобного я не имел в виду, мисс Моул. – Хозяин замолчал и уставился на особу, выдавшую поразительно неуместную речь, взглядом одновременно испытующим и подавляющим дальнейшие попытки заговорить. – К несчастью, ему есть чего стыдиться помимо доклада.

Ханна, на ходу подправляя отношение к невозмутимому молодому соседу, любителю решать шахматные задачи в тиши своей гостиной, не успела прикусить язык и выпалила недоверчиво, но с надеждой в голосе:

– Неужели он ограбил банк?

Она тут же ощутила ужас, разлившийся в атмосфере столовой словно туман, искажающий очертания привычных вещей. Уилфрид украдкой вытянул из рукава носовой платок и принялся тщательно вытирать нос; Этель испуганно переводила взгляд с отца на мисс Моул, не зная, какой реакции ждать от батюшки, и не уверенная в намерениях экономки; легкая тень тревоги мелькнула на лице Рут и тут же исчезла. Всем было очевидно, что серьезным людям вроде мистера Кордера не задают фривольных вопросов, от которых веет легкомыслием, неуместным ни в поведении мисс Моул, ни в ситуации в целом, поэтому экономке лишь оставалось состроить глупо-вопросительный вид и ждать.

Вселенская скорбь мистера Кордера мгновенно обернулась изумленной злостью:

– Если вы пытались пошутить, мисс Моул, то уверяю вас, вышло не смешно!

– Что вы, нет конечно! – протестующе воскликнула Ханна. – Но… – Теперь, когда хозяин открыто напал на нее, она имела право нанести ответный удар и, с бульканьем подавив смешок, закончила: – …Если бы ограбил, было бы смешно.

– Мисс Моул! – возмущенно ахнула Этель.

– Это не в его характере, – пояснила мисс Моул, вздернув подбородок.

– Так вы знакомы с мистером Бленкинсопом? – медленно произнес мистер Кордер, словно напал на след преступления.

– Я виделась с ним… – начала мисс Моул, но преподобный перебил с предательской резкостью:

– Не в храме!

Только гордость удержала мистера Кордера от того, чтобы задать вопрос, на который Ханна не собиралась отвечать.

Да, мисс Моул слегка взбрыкнула и получила свою порцию веселья, хотя теперь опасалась, что Уилфриду из-за нее достанется. Пока в кабинете шла воспитательная беседа преподобного с племянником, Этель буравила экономку обиженным взглядом.

– Не стоило вам злить отца! – воскликнула она.