Князь Голицын

— Ну, хорошо, пошли. — в дядькиных интонациях слышалось явное сомнение и недоумение.

Подойдя к витрине, попросил помочь мне снять сюртук и рубаху. Старый казак возмутился — невместно княжичу телесами сверкать на публике. Пришлось настоять, да и доктор поддержал меня, хоть и не понимал, для чего это все нужно. А народу к этому времени набралось очень много, даже вроде парочка жандармских нижних чинов, к нам подтянулось. И кругом шепотки: молнию пережил, извозчика прикосновением вылечил, пришествие святого, убили молнией, погиб от молнии, сейчас одежку скинет и всех грызть пойдет, ну и прочее. Пренеприятное ощущение, должен я вам сказать, стоять в толпе и слушать, как я сейчас их всех клыками и когтями на части рвать буду. Люди, ау, вы вообще сбрендили?! Если я такой опасный, то зачем ко мне так близко стоите? Я ведь без смирительной рубашки! Так мало вам, вы еще и рассказываете что я с вами сердешными делать должен. Бабка, ты что из ума выжила?! Ну и фантазии у тебя кошелка! Мне двенадцать только исполнится. Да и не думаю, что захочется бросаться на такую каргу старую, даже если за двадцать будет. Мы, монстры существа нежные и на такое не способны! Ты же ужасней всех казней египетских! И вообще, люди, лучше бы вы все разбежались что ли по темным углам, глядишь кто-нибудь да и выживет.

Но мы же князья, нам честь блюсти надо! Потому стоим с каменной мордой помятого лица, и делаем вид, что ничего не происходит, и все так и должно быть. И никакая толпа в затылок не дышит, и странных перешептываний нет. Да и дядька вон с доктором с каменными лицами стоят и не реагируют. Им то хорошо, рядом с ними жандармы стоят. Только что это они постоянно крестятся? Ладно, рубаху снял. Пора посмотреть что за образования на груди и шее у меня.

— Дядька, ты тоже видишь, что и я? Это же крестильный крест с цепочкой выжжен?

— Он самый, Ваше сиятельство, — в голосе дядьки послышалось благоговение. Дядька Николай, а ты у нас на грани религиозного экстаза, что-то не замечал я раньше за тобой особой набожности. Или тут что-то другое?

— Доктор, и Вы видите? — на старого казака полагаться не стоит, мало ли что он там в фанатизме своем узрит, а доктор человек науки, ерундой заниматься не будет.

— Да, вижу, — я оказался прав, никакого благоговения, лишь сухой исследовательский интерес, — И вид они имеют застарелый, как будто много времени прошло после ожога. Можете мне поверить, насмотрелся уже на разные ожоги.

— Они же серебренные были! Испарились? Это какая же температура была? У меня что, теперь крест пожизненно с собой будет как клеймо? Что-то вроде духовного щита? Дядька, посмотри на шее, разрывов в выжженном следе от цепочки нет?

— Нет, Ваше сиятельство Петр Алексеевич, даже узелки отпечатались. Очень четко и качественно отпечатались. Каждое звено видно, — старик поднял трясущуюся руку словно желая прикоснуться к ожогу и тут же отдернул ее, истово перекрестившись.

— Вот же заладил Ваше сиятельство, да Петр Алексеевич, — возмутился я, садясь на землю — зови как раньше Петром, не чужой человек мне. Рядом со мной оказалась вбитой в землю какая-то железка, ну я и направил на нее руку с желанием пустить молнию. Молния железку нашла. Послушная, стало быть.

— Значит молния во мне крестом заперта? Доктор, а если я сейчас всю молнию выпущу, что со мной будет?

А и правда, что будет? Но вот проверять желания как-то нет. Может быть, потом, когда освоюсь со своими новыми возможностями.

— Ну вы молодой человек и задали вопрос. Я не знаю. Но думаю что ничего хорошего, так как из ничего, ничего не происходит. Убьете вы себя.

Вот, и я того же мнения!

— Ну, и не будем проверять. Помогите мне встать, будьте любезны. Нужно еще кое-что посмотреть.

Когда мне помогли подняться, я опять повернулся к витрине.

— Дядька, а я ведь красавцем стал!

Отражаясь от витрины, на меня настороженно и немного испуганно смотрел самый обыкновенный двенадцатилетний лопоухий и кареглазый мальчуган. Брови и ресницы сожжены полностью, на голове остатки волос торчат подпаленными клоками. Если не знать, что княжич, от деревенского и не отличишь. Хотя, тут вру. Отличишь, еще как отличишь. Вон стоят, деревенские мальчишки, перебирают босыми ногами по сырой после грозы земле. И дело даже не в одежде и наличии обуви. Взгляд другой, осанка, да и телосложение. Нет на мне следов вечного голода и авитаминоза. А вот на деревенских есть.

— Петр не переживай ты так из-за внешности, — с сочувствием попытался утешить меня дядька, — Волосы отрастут, и станешь, как и прежде.

— Ну это вряд ли, — хмыкнул я. — После такого прежним невозможно остаться. И ожог зарастет? И нательный крестик заново вырастит? — подпустил я в голос ехидства. — Значит так. Идем к доктору, на осмотр и лечение. И вызови туда цирюльника. Все это безобразие надо сбрить, полностью сбрить. И домой, в глушь, в имение, — я барственно махнул рукой, давно хотел так сделать, — Устал я что-то от этих приключений.