— За все, — женщина слабо улыбнулась, поправляя подушку и чувствуя, что теперь, когда яркие переживания ее наконец–то отпустили, она сможет уснуть. — За то, что в трудный час ты рядом. За то, что любишь меня и бережешь. За то, что помог мне сегодня обыграть Магистров в карты. И за то, что не дал потерять мне голову в объятиях Злота — тоже спасибо.
— Надо же! Я и не ждал, что за последний пункт в твоем списке получу благодарность. На какой–то миг я испугался, что Правитель тебя околдовал.
— Так все и было, Даня. Я околдована им, — честно призналась Катерина, закрывая глаза и понимая, что язык ее уже почти не слушается, а она сама засыпает. — Он такой классный! И почему другие этого не замечают? Злот веселый, добрый и такой интересный. Даже интереснее, чем Родька, хотя мне раньше казалось, что этого быть не может. И подземелье у Правителя вовсе не мрачное, как я представляла себе. Да, Даня, под землей тоже есть жизнь. Там живет маленькая красивая девочка, самая красивая из тех, что Злот встречал…
— Какая еще девочка? Катя, я запутался. Что ты мне рассказываешь? Свой сон, или это твои впечатления от Магистра?
— Мои впечатления, — еле внятно пробормотала женщина. — Я посплю немножко. Ты охраняй меня пока, Даня, ладно? Мне нельзя в него влюбляться. Только очаровываться, и не больше.
— Спи, давай! — прошептал Даниил, с нежностью глядя на свою подопечную. — Тоже мне, выдумщица! Быть очарованной Злотом! Бр–р–р-р!
Злот тоже в это время сражался с усталостью вторых суток и с желанием немного побыть наедине со своими мечтами. Взлетев на высокое облако, он растянулся на нем на спине и, всматриваясь в прозрачную синеву неба, пытался обдумать сегодняшнее свидание. «Я нравлюсь Катюше! Клянусь всеми оставшимися фабриками Баграса, нравлюсь ей! Я чувствовал это, когда мы целовались! Она слабела в моих объятиях, дрожала и жаждала поцелуев еще! И это было так волнующе, так ново, так восхитительно! Нет, с Катериной все совсем по–другому. Не как с теми томными красавицами, что покорялись мне после первого поцелуя, да даже не поцелуя, а лишь после первого намека, а потом — не вызывали во мне никакого интереса, и никаких чувств. Ну, разве что как бы поскорее их от себя отвадить. С Катюшей я не намерен спешить, и мне хочется сберечь в душе каждое проведенное с ней мгновение. Что же со мной происходит? Она мне нравится. Будь я проклят, если это не так! Конечно, мне влюбляться в нее нельзя. Во всяком случае, в оставшиеся дни, до заседания Совета Ардалиона. Но вот влюбить Катерину в меня и после ее поражения в пари оставить рядом — по–моему, это отличная идея. А как позеленел от зависти сегодня Мирон? Такие женщины, как Катюшка, ему и не снились. Да, Мирону только и досталось, что поедать ее глазами да страдальчески вздыхать, признавая мое превосходство. А если Катерина всегда будет рядом со мной…».
Пока оба спорщика пребывали в мечтательном настроении, сестре Правителя пришлось решать куда более приземленные задачи. Сначала Георгине испортил завтрак начальник городской стражи. Он пришел с докладом о том, что истинный зачинщик бунта наконец–то вычислен. Какая после этих слов может быть еда?
— И? Кто этот несчастный, кто не боится суровой расправы за свои поступки? Надеюсь, он уже в тюрьме? Кто он? — с замиранием сердца спросила Георгина.
— Мы не можем посадить виновного в тюрьму, моя госпожа. Потому что виновным является Магистр. Это Ваша соседка, Правительница белых земель госпожа Присцилла.
— Присцилла?
— Да, моя госпожа.
— Я всегда это знала! Она ненавидит меня и всячески старается подорвать мой авторитет! И у нас нет ни одного доказательства, которое я могла бы представить на суд Климентия?
— Нет, моя госпожа. Слухи, которые выявляют для нас, стражников, правду — еще не есть доказательства для Верховного Судьи. Мои источники информации — это жалкие оборванцы, коих полно и на улицах Баграса, и на территории самой Присциллы. За кусок хлеба и глоток молока они готовы поделиться тем, что видят и слышат, оставаясь на улице. Потому что улица — это их дом.
— Так. И что же конкретно говорят эти оборванцы?
— Разное, моя госпожа. По их разумению, Правительница белых земель задумала уничтожить в Баграсе три предприятия: ткацкую фабрику, мебельную фабрику, а также лавку гончаров и ремесленников. Она нашла для своей задумки вдохновителей и исполнителей. И как можете убедиться, приступила к осуществлению преступного замысла. Простолюдины, окрыленные идеей жить легче, с удовольствием приняли участие в поджогах фабрик. А вот с гончарной лавкой — сложнее. Госпожа Присцилла вряд ли планировала, что Ваш брат введет для подданных еженедельный выходной. И сейчас получается, что горожане Баграса довольны своим Правителем и не желают еще что–то разрушать или портить. Поэтому уже две недели госпожа Присцилла в жутком настроении.
— Ха! Есть отчего, надо полагать! — Георгина высокомерно поднялась из–за стола. — Указ моего брата о введении выходного дня, хоть и разозлил меня поначалу, но все же дал свои результаты. Злот — молодец. А вот Присцилла… Зная соседку достаточно долго, могу утверждать, что она ни перед чем не остановится. И наша гончарная лавка в опасности. Нужно ее охранять!
— Я уже отдал соответствующее распоряжение, моя госпожа. Мы взяли под наблюдение лавку гончаров и ремесленников, также следим за несколькими простолюдинами в Теппе и Баграсе. У нас есть определенные предположения, кто из Ваших подданных причастен к пожару на фабриках. Как только они соберутся разрушить лавку гончаров, мы сможем поймать их с поличным. Поймать и предать суду, как истинных бунтовщиков и преступников.
— Правильно! — воскликнула Георгина, соглашаясь с озвученным предложением. — Мы устроим им публичную казнь! Чтобы остальным неповадно было. И пусть мы накажем пока только прихвостней Присциллы, моей соседке очень скоро тоже не поздоровится! — сквозь зубы процедила женщина, не желая уточнять, что же именно должно произойти «очень скоро».
— Георгина, доброе утро! Ничего, что я к тебе без доклада? — в столовой показался Кириак. — Заехал на минутку проверить свою двоюродную сестру. Чудесно выглядишь. У тебя новая и какая–то необычная прическа?