Она раскинула руки, и он нырнул к ней в объятия, чуть присев, чтобы не возвышаться над ней. Какой же он заботливый, даже в манере обниматься. И очень добрый, хотя в его светонити мелькнула едва заметная зеленая искорка – завидует моей большой семье. На миг я представила, как нежно он будет обнимать Нану, когда она станет еще старше. Вот бы он навсегда остался здесь. В Большом шатре. В нашей жизни.
Проходя мимо меня, Нана подмигнула. Как только она скрылась за углом, я обернулась к Джеймисону:
– О чем вы говорили?
– О моих родителях. – Он провел рукой по волосам, растрепав прическу, на которую, видимо, потратил немало сил. – Не хотел, чтобы она упрекала себя за то, что ничего мне не рассказала.
– Нана уже несколько десятков лет ни в чем себя не упрекает.
Он не улыбнулся.
– Можем мы пойти куда-нибудь поговорить?
Впереди репетиция. Ну и пусть. Не хочу заставлять его ждать, особенно теперь, когда он наконец решился мне все рассказать. Тем более что я видела, как ему больно.
– Пойдем.
В дверях ему пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой о косяк.
– Останешься посмотреть генеральную репетицию? – спросила я как можно более непринужденным тоном. Глупо, конечно, но мне не хотелось, чтобы он уходил слишком быстро. Ведь в кои-то веки я хотя бы на день освободилась от Дьюи.
– Меня уже пригласила твоя бабушка. Это последняя репетиция, верно?
– Последняя здесь. Потом завтра финальный прогон в новом театре. И вечером спектакль. – Я украдкой взглянула на него. – Говорят, ты уезжаешь.
Он замедлил шаг:
– Триста хотела остаться на выборы, но сразу после них мы уедем. По крайней мере, планируем.
Ему не хотелось уезжать. Хуже того, я и сама не хотела, чтобы он уехал.
– Значит, еще два дня.
Он остановился, выжидающе глядя на меня своими ясными глазами:
– Верно.
«Не уезжай». Неимоверным усилием воли мне удалось подавить эгоистичный порыв. Мы стояли посреди коридора и не сводили глаз друг с друга, а влажный воздух Большого шатра с каждой минутой разогревался все сильнее.