Ревелль

Тревор сразу поймет. И если Дьюи спросит напрямую, ему придется все рассказать. Бешеная ревность вдребезги разобьет хрупкую оболочку Дьюи, выпустит наружу глубинную жестокость, скрытую под внешним благовоспитанным лоском. Что он сделает, если увидит в Джеймисоне соперника?

И даже если мы сумеем сохранить тайну, Джеймисон будет вынужден наблюдать, как я сдуваю пылинки с Дьюи. Прикасаюсь к нему. Смотрю на него так, как сейчас смотрит на меня сам Джеймисон: словно я для него и солнце, и луна, и все звезды на небе. Я пойду на все, чтобы Дьюи наконец дал мне камень.

– Я рада, что ты получишь работу. – Это прозвучало почти искренне.

Я почувствовала, как отчаянно заколотилось его сердце возле моей груди.

– Всегда можно найти другую работу. Здесь, на Шармане.

«Останься», – рвалось у меня с языка. Бог свидетель, каких усилий мне стоило не придвинуться к нему ближе.

– А что говорят Роджер и Триста?

– По-моему, ни ему, ни ей не хочется уезжать, хотя они в этом ни за что не признаются.

«Останься».

Но… Дьюи. Выборы.

Собрав все оставшиеся силы, я сделала шаг в коридор – по счастливой случайности, пустой. Следом вышел Джеймисон. Я отвернулась, не в силах видеть, как его светонить пропитывается болью. Он заслуживает лучшего.

– Смотри, часы Тристы. – Он наклонился, поднял их с пола и протянул мне. Стеклянный циферблат был разбит вдребезги. На платиновом браслете болталась свернутая записка.

Я отцепила ее. Плотная кремовая бумага, запечатанная черным восковым символом – часы.

Кровь застыла в жилах.

Вдруг издалека долетел пронзительный детский вопль:

– Пожар! Пожар!

Джеймисон что-то закричал, но мой оцепеневший разум не понимал ни слова.

Хроносы опять нанесли удар.