Я удивленно моргнула и уставилась на чашку в своей руке. Она была такой горячей, почти обжигающей.
— Ты совсем одичала в этих своих горах. Ну кто, скажи на милость, так держит фамильный фарфор? — Бабушка улыбнулась холодной улыбкой и взяла свою чашку за ручку, очень элегантно, отставив мизинец.
— Что-то я задумалась, — ответила я, оглядывая хижину.
Да, Генгема и Бастинда здорово над ней потрудились, от первоначального пространства ничего не осталось.
— Так что ты думаешь, Матильда?
— О чем?
Кажется, я совершенно потеряла ход беседы. Никак не получалось вспомнить, о чем же мы говорили. Мысли путались.
Я осторожно поставила чашку на стол и потерла лоб.
— Ты совершенно не слушаешь, — возмутилась мама. — Как можно быть такой невнимательной. Мы говорили про подарок.
— Подарок?
— Ну да. Матильда, ты что, забыла о тетушке Изабелле? У нее день рождения.
— Какая такая тетушка?
Что-то было не так. Я с подозрением посмотрела на пышные кексы и принюхалась. Нет, вряд ли ма и ба стали бы испытывать на мне какие-то чары или отвары.
— Строго говоря, она твоя двоюродная тетка, — пустилась в объяснения ма.
— Троюродная, — поправила ба.
— И у нее день рождения. Надо бы как-то поздравить старушку. В наше время так важно поддерживать родственные связи. А она живет совсем одна-одинешенька.
Какая еще тетка Изабелла? О чем же я забыла? Нужно было сделать что-то очень важное.
— Так, — сказала я, решительно поднимаясь, — вы меня не проведете. Что тут происходит?
Генгема и Бастинда выглядели такими удивленными, что мои подозрения утроились. И тут забрезжила догадка:
— Вы хотите, чтобы я участвовала в вашей нелепой революции.