Йоргенсен не желала быть кумиром. «Я просто хотела исправить то, что считала ошибкой природы, чтобы физически и юридически стать тем человеком, которым, как мне казалось, я должна быть», – писала она. Но она начала видеть огромную несправедливость в том, что медицинские учреждения отказывают в помощи таким, как она. Вскоре она стала получать тысячи писем от людей, отчаянно нуждавшихся в таком же медицинском вмешательстве. «Можете ли вы представить себе, что мой успех будет значить для тысяч людей? – написала она друзьям в родной Нью-Джерси. – Это может означать новую надежду и жизнь для очень многих».
Одно из писем пришло от некоего доктора Гарри Бенджамина, эндокринолога и сексолога. Он родился и получил образование в Германии и был учеником доктора Ойгена Штайнаха, который читал свой курс о железах в Нью-Йорке[566]. После того как в 1948 году коллега Бенджамина Альфред Кинси познакомил его со своим первым пациентом-транссексуалом, он все больше и больше восхищался теми, кто считал себя рожденным не того пола[567]. В первой половине века это состояние мало понимали и редко о нем писали, а если и писали, то обычно ассоциировали его с гомосексуализмом и переодеванием в одежду другого пола.
Бенджамин, позже прославившийся как отец трансгендерной медицины[568], видел свою миссию в том, чтобы донести до американских врачей-клиницистов состояние угнетенного и неправильно понимаемого меньшинства. «Для меня речь идет об облегчении человеческих страданий, насколько это возможно»[569], – сказал он в интервью Esquire в 1967 году. Очарованный рассказом Йоргенсен и мужеством ее датских врачей, он написал ей и предложил свои услуги. Он тоже получал немало писем от отчаявшихся людей, ищущих возможности вылечиться, и предложил составить для нее форму ответа на них. Йоргенсен начала пересылать ему приходящие к ней письма – сначала десятки, потом сотни, затем тысячи.
Йоргенсен была в равной степени тронута борьбой Бенджамина с юридическими и медицинскими препонами, с которыми сталкивались транссексуалы. «То, что я пытаюсь сделать, – не такое выдающееся дело, как подвиги великих первооткрывателей медицины в прошлом, но мой вклад будет заметным, – писала она ему в 1953 году. – С помощью Бога и тех немногих, кто верит так же, как и вы, я знаю, что это будет шагом к лучшему пониманию человеческой природы в будущем». Для Бенджамина Йоргенсен была особенно интересным случаем – она станет предметом многих его будущих медицинских статей. В письме другому пациенту и давнему другу он размышлял: «“Трансвестизм” Кристин был лишь частью, внешней или символической частью ее проблемы. Ее желание гораздо глубже. У нас нет подходящего научного термина для этого. Я бы описал это как “навязчивое желание принадлежать к противоположному полу”».
Бенджамин родился и учился в Берлине, где операции по подтверждению гендера проводились до тех пор, пока к власти не пришли нацисты в 1933 году. В Америке он вступил в группу сексуальных реформаторов, куда входили Маргарет Сэнгер и Кинси, боровшуюся за все, от контрацепции до либерализации законов о разводах. Американская медицинская система, по мнению Бенджамина, на десятилетия отставала от «более просвещенного подхода» таких стран, как Дания, Голландия и Швеция. Он посетовал, что американцам приходится ездить в Африку, Азию и Европу, чтобы сделать операцию на половых органах, и сравнил эти манипуляции с ринопластикой в Германии: за пятьдесят лет до этого, подчеркнул он, в Германии хирургов, которые делали ринопластику, клеймили как шарлатанов, теперь же это была рядовая процедура.
Для Бенджамина пол был подобен картине в стиле пуантилизма[570]: чем ближе вы наклоняетесь, тем гуще туман. «Вместо обычных двух полов с их анатомическими различиями может быть до десяти и больше отдельных вариантов и проявлений пола, и каждое из них может иметь огромное значение для человека», – писал он в своей книге 1966 года «Феномен транссексуальности». Эти проявления включали хромосомный пол, гонадный, генетический, социальный, психический и другие. По его словам, большинство людей переживают целую «симфонию полов»: гармонию, которая возникает, когда все элементы вашей гендерной идентичности согласуются друг с другом. «Транссексуалы», напротив, ощущают глубокую дисгармонию между психическим полом и телесным.
Будучи специалистом по железам, Бенджамин согласился с Йоргенсен в том, что ее проблема – биологического свойства. Пренебрегая психоанализом как методом «лечения», он считал, что ученые скоро найдут биологическую причину ее состояния (возможно, генетический фактор или следствие влияния гормонов на развитие плода). Но какой бы ни была причина, по его мнению, существовал только один способ помочь этим людям обрести гармонию между психическим и биологическим полом: полная трансформация пола, часто включающая хирургическое вмешательство. «И поэтому я спрашиваю себя, – писал он, – если мы из сострадания или из здравого смысла не можем изменить убеждение так, чтобы оно соответствовало телу, не следует ли нам при определенных обстоятельствах изменить тело, чтобы оно соответствовало убеждению?»
Однако подавляющему большинству своих пациентов Бенджамин мог предложить только сочувствие, диагноз и рецепт (обычно) феминизирующих гормонов[571]. Много лет он был единственным врачом в США, кто давал эстроген в виде инъекций и противозачаточных таблеток. (Изначально эта идея принадлежала не ему: в 1920-х пациентка-трансгендер попросила Бенджамина провести испытание недавно разработанного Progynon Depot. Он согласился и, увидев облегчение ее гендерной дисфории, стал рекомендовать гормоны многим своим пациентам. Он обнаружил, что эстроген успокаивает пациентку, снижает либидо и приводит к росту груди и другим желаемым чертам.)
Однако Бенджамин и Йоргенсен дали тысячам американцев, стремившихся изменить свой пол, кое-что важное – надежду. Йоргенсен не просто стала символом безграничной силы науки – она покорила воображение тех, для кого были отрезаны все пути. Ее история заложила основу для тысяч других, и люди поняли, что гормональная терапия и операция – это и есть реализация их мечты о жизни полностью в рамках того гендера, принадлежность к которому они ощущают.
И все же мало кто мог последовать за Йоргенсен. В 1953 году из-за чрезмерного спроса Дания отклонила более четырехсот просьб об операции по гендерной трансформации, многие из которых поступили от американцев[572]. Последние не могли найти в своей стране хирурга, готового это сделать, если только не удавалось доказать, что они интерсексуалы, рожденные с атипичными гениталиями.
Вплоть до 1960-х в США было практически невозможно сделать операцию по подтверждению пола. Во-первых, многие хирурги считали ее опасной и сомнительной с точки зрения морали. Но даже если они хотели ее провести, они были загнаны в угол малопонятными законами, известными как статуты об увечьях[573]. Они восходят к временам Генриха VIII, когда некоторые британские юноши, стремящиеся избежать призыва, доходили до того, что просили своих врачей удалить здоровые части их тела, необходимые для боя: пальцы рук, ног, иногда даже руку или стопу. Чтобы покончить с этим, король ввел запрет на удаление любой части тела солдата, нужной для сражения.
На самом деле ни один врач не был привлечен к уголовной ответственности за увечья, но страх перед репрессиями эффективно подавлял развитие этой процедуры в США. Бенджамин громко протестовал против закона, который считал бесчеловечным и морально устаревшим. «В итоге, чтобы запретить закон о нанесении увечий в отношении хирургов и позволить им действовать в соответствии с наукой и собственной совестью, может потребоваться решение Верховного суда», – писал он. Тем не менее самое большее, что он мог сделать, – по-прежнему предлагать своим пациентам гормональную терапию и направлять их к одному из немногих восприимчивых хирургов, которых он знал по всей стране.
В результате несколько десятков процедур подтверждения пола в США в середине века были рискованными и осуществлялись в обстановке строгой секретности. Одна из первых пациенток, работница секс-услуг по имени Патрисия Морган, смогла через Бенджамина найти в Лос-Анджелесе хирурга, который согласился ее прооперировать. Она вспомнила, что ее первая операция в 1961 году длилась восемь часов. Врачи удалили ей пенис и втолкнули яички в живот; они надеялись, что если не удалят их, то смогут избежать судебного преследования по статуту об увечьях. Она проснулась от крови, боли, запутавшаяся в проводах и трубках с катетерами. «Я была просто комком ноющей плоти»[574], – вспоминала она.
К 1966 году у таких пациентов появился новый вариант: клиника гендерной идентичности Джонса Хопкинса в Балтиморе.
В 1950-х центр Джонса Хопкинса стал в США центром лечения детей-интерсексуалов, рожденных с атипичными гениталиями, например клитором крупнее обычного, пенисом меньше обычного (часто разницы практически нет, что делает визуальную оценку произвольной). Для клиницистов эти дети представляли проблему. В момент рождения каждого человека относят к одной из категорий: мальчик или девочка. Само существование тел немальчиков и недевочек угрожало этой простой классификации. Оно бросало вызов укоренившемуся представлению о том, что пол – это единое целое, симфония, в которой все инструменты настроены на одну и ту же тональность. Бенджамин и другие только начинали оспаривать это убеждение ради своих трансгендерных пациентов.
Уроженец Новой Зеландии психолог Джон Мани нашел способ решить проблему с такими детьми-интерсексуалами[575]. Написав в Гарварде диссертацию о психике людей, рожденных с атипичными гениталиями, он пришел к выводу, что успешными пациентами были те, кто воспитывался однозначно как мальчик или девочка. Чтобы стать «нормальным» взрослым – тем, кто вписывается в рамки представлений о мужчине или женщине, – нужно было как можно раньше выбрать сексуальную роль и придерживаться ее. Вопрос заключался в том, как определить, будет ли ребенок мальчиком или девочкой? Для Мани это не обязательно были хромосомы, гормоны или даже гонады, а в первую очередь форма их наружных гениталий и то, «насколько хорошо они поддаются хирургической реконструкции в соответствии с предписанным полом»[576].
Мани считал, что гендерная роль человека (термин, который он ввел для описания самоощущения как мужчины или женщины; позже он стал называть это гендерной ролью/идентичностью) определяется окружением, а не анатомией. Он считал, что идентичность закрепляется примерно в возрасте полутора лет. Поэтому крайне важно как можно скорее сформировать ребенка так, чтобы он соответствовал назначенному полу, подобно тому как печенье с предсказаниями «с пылу, с жару» как можно быстрее сворачивают, пока оно не затвердело. Родители воспитывают ребенка в соответствии с назначенным полом и дают дополнительные гормоны в период полового созревания, чтобы укрепить эту роль.
На практике это означало превращение атипичных гениталий во влагалище и вульву, что хирургу было сделать проще, чем наоборот[577], [578]. Более того, Мани считал, что у мужчины с маленьким пенисом будет больше психологических проблем, чем у женщины с хирургически обрезанным клитором. Команда Мани уменьшала или ампутировала клитор, чтобы сделать его «подходящего размера», расширяла влагалище и отправляла ребенка домой девочкой[579]. Приоритетом были не удовольствие и ощущения, а способность заниматься проникающим сексом (и, если получится, рожать детей). И все же Мани и его коллеги заявили: «Насколько свидетельствуют наши данные, ампутация клитора у пациентов, живущих как девочки, не уничтожает эротическую чувствительность и возбудимость при условии, что влагалище хорошо развито».
В некотором смысле теории Мани были столь же привлекательны, как и работы Зигмунда Фрейда о женской сексуальности. В них, казалось бы, предлагался подкрепленный «научным» языком психологии окончательный ответ на сложный и деликатный вопрос. Как написала историк Элизабет Рейс в своей книге «Сомнительные тела»[580] (2009), его теории восполнили вакуум знаний, убедив озадаченных врачей по всей стране, что загадка так называемого гермафродитизма решена и из этих детей можно вырастить здоровых гетеросексуальных взрослых. Хотя он был психологом, а не хирургом, его протокол оставался господствующей медицинской парадигмой почти сорок лет.
Когда эти дети вырастали, их ждали серьезнейшие осложнения: колющие боли, проблемы с мочеиспусканием, отсутствие чувствительности и оргазма, рубцы, а многих – еще и глубокий пожизненный стыд. Его самым печально известным пациентом стал не ребенок-интерсексуал, а мальчик по имени Дэвид Реймер, перенесший неудачное обрезание[581]. Команда Мани хирургическим путем изменила его гениталии, чтобы они походили на женские, и отправила домой девочку. После бурного детства Реймер узнал, что с ним произошло, и решил жить как мужчина. В 38 лет он покончил с собой. Потребовались десятилетия громкой активности со стороны правозащитных групп и некоторых врачей из интерсексуального сообщества, чтобы осознать глубокий долговременный вред, который эти операции наносили детям. В больницах и системах здравоохранения сегодня по-прежнему ведется тяжелая битва.
ebooksa