Это точка зрения гинеколога и женщины.
Бауэрс родилась в иллинойском Оук-Парке в 1958 году. Она вспоминает, как к четырем или пяти годам ей начало казаться, что она не того пола, который даровала ей природа. «Я никогда не была типичным мальчишкой[550], – сказала она в документальном фильме «Тринидад» (2007), посвященном ее работе. – Меня били, потому что я была тощим и женоподобным ребенком». Эти чувства вызывали стыд, и, подавляя их, Бауэрс все равно играла с грузовиками и солдатиками, а не с куклами. Поступив в медицинскую школу при Университете Миннесоты, она решила специализироваться на акушерстве и гинекологии. После окончания резидентуры в Вашингтонском университете в Сиэтле дослужилась до руководителя отделения акушерства и гинекологии в Шведском медицинском центре Провиденс.
Бауэрс надеялась, что карьера в области женского здоровья принесет ей удовлетворение[551]. В своей практике в Сиэтле она помогла появиться на свет трем с лишним тысячам детей, проводила гинекологические операции и время от времени лечила трансгендерных пациентов после операций. Она хорошо изучила отношения между женскими половыми органами – как загибаются и покрывают клитор половые губы, как расположена уретра по отношению к клитору. Она, еще будучи мужчиной, влюбилась в женщину, они поженились, у них родились две дочери. Но с годами убежденность только крепла. «Чем больше я чувствовала себя частью их жизни, тем больше осознавала, что у меня должна быть
К моменту, когда ее жена забеременела третьим ребенком, мальчиком, она с трудом смотрела на себя в зеркало[552]. В 1995 году она решила перейти на феминизирующие гормоны. Когда у них родился сын Томас, перемены пошли полным ходом. Сын всегда знал ее только как Марси. На двадцать втором году брака она перенесла операцию по изменению гениталий. Они с женой не развелись, но Бауэрс говорит, что считает их отношения скорее «сестринскими».
Учитывая свой опыт, Бауэрс понимает пациентов лучше большинства врачей. «После операции они испытывают облегчение, – говорит она. – Они наконец-то чувствуют, что их тело и душа едины»[553]. Но когда ее спрашивают, помогает ли в работе личный опыт, она предпочитает подчеркивать именно обширный опыт работы гинекологом и акушером. «Это гораздо важнее, чем моя трансгендерная история, – сказала она в фильме «Тринидад». – Это просто интересная деталь. Но дело в том, что я, во-первых, художник, во-вторых, хирург, в-третьих, гинеколог, и только в-восьмых – трансгендер».
Ее навыки привлекли внимание и за пределами трансгендерного сообщества. В 2007 году Бауэрс позвонил директор Clitoraid, некоммерческой организации, обучавшей хирургов-добровольцев операциям по восстановлению клитора женщинам, у которых остались шрамы после обрезания. Учитывая ее опыт в создании и реконструкции гениталий, они приглашали ее на должность главного хирурга. Для Бауэрс это было несложно. Она поехала в Париж, чтобы поучиться новой технике у доктора Пьера Фолдеса, и сама обучила более двадцати хирургов. Она узнала, что клитор – это намного больше, чем она думала, и стала лучше понимать, насколько схожи мужские и женские половые органы.
Август 2019 года. Мы сидим в ее консультационном кабинете в калифорнийском Берлингейме. Бауэрс только что вернулась из своей ежегодной поездки в Найроби, где провела операции по восстановлению клитора у 65 женщин. Для демонстрации она достает ярко-розовую анатомическую модель клитора из карандашницы на своем столе. Модель узнаваема сразу: она выглядит точно так же, как та, что стоит на столе доктора Гады Хатем. Как и Хатем, Бауэрс с ее помощью показывает своим пациентам, подвергшимся калечащим операциям на гениталиях, их истинную анатомию и вызывает у них удивление тем, сколько нетронутой эректильной ткани у них еще есть. «У каждой цисгендерной женщины есть 3–5 см клитора перед лобковой костью», – говорит она мне. При большинстве форм обрезания женских половых органов «удаляют менее 3 %».
Бауэрс проводит прямую параллель между своей работой с этими пациентками и своими операциями по подтверждению пола. «Живя в трансгендерном сообществе вместе с этими женщинами, я предлагаю единственное, что, по моему мнению, поддерживает нас, – сказала она на лекции на TEDx в 2017 году, – и это надежда»[554].
Впервые Роксанн Юбер летела на самолете в июне 2019 года. Это был первый день «месяца гордости», и она летела со своей девушкой Элль из Денвера в Сан-Франциско, чтобы пройти операцию по подтверждению пола у Бауэрс. Обычно 46-летняя Роксанн, управляющая агентством недвижимости из Колорадо-Спрингс, с длинными каштановыми волосами и в очках в металлической оправе, везде ездит за рулем: ей нравится, что так она может все контролировать. Но когда она почувствовала, как самолет разгоняется и взлетает (у нее перехватило дух, возникло ощущение невесомости), она расслабилась. После трех лет ожидания она была готова вверить себя скальпелю Бауэрс.
– Это мой единственный шанс[555], – сказала она. – Для меня это смысл жизни. Мой шанс стать полноценной личностью.
Двумя днями позже, на предоперационной консультации в Берлингейме, Бауэрс спросила Роксанн, когда та впервые почувствовала, что ей приписывают не тот пол. Роксанн вспомнила, как слонялась по дому в маминых туфлях на каблуках и пробовала помаду Avon, когда ей было около четырех-пяти лет. Вскоре ее дедушка, ветеран Второй мировой войны, положил этому конец. «В юном возрасте из меня выбили мое настоящее “я”, – сказала она мне позже. – И я надолго спрятала его глубоко внутри. Они говорили мне, кем я должна быть, и я пыталась соответствовать». Десятилетиями она жила как мужчина, с густыми каштановыми усами и любовью к шаолиньским боевым искусствам. В 25 лет вступила в брак с женщиной, осела, появился ребенок.
Но это всегда казалось неправильным. И в 40 лет до нее дошло: она – женщина. «Я понятия не имела, как буду выглядеть, когда начинала процесс, мне было все равно, – говорит она. – Я подумала: не знаю, стану ли я красивой, как буду выглядеть, но я буду собой. А все остальное неважно». Она принимала гормоны – комбинацию эстрадиола (форма эстрогена, также используемая в гормональной терапии при менопаузе) и спиронолактона (блокатор андрогенов, снижающий рост волос на теле и способствующий росту груди). Она сменила гардероб с мешковатых джинсов и футболок на струящиеся юбки и блузки. Она начала встречаться с мужчинами, а позже и с женщиной, Элль. Однажды она посмотрела в зеркало и наконец узнала себя.
У Роксанн гендерная дисфория, которая в «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам» (DSM-5) определяется как «расстройство, которое может сопровождать несоответствие между ощущаемым или выражаемым полом и предписанным при рождении»[556]. Однако это отстраненное определение мало дает для понимания того, что значит жить с этим. Роксанн сравнивает это с зубной болью, которая никогда не проходит. Иногда этот зуд отходит на второй план, но она всегда чувствует себя немного не в своей тарелке. В других случаях она ощущает болезненный дискомфорт. Например, когда ночью переодевается в пижаму. Каждый раз, когда вступает в сексуальную близость. Когда она в душе и случайно смотрит на себя.
– А как бы вы сейчас описали свою гендерную принадлежность? – спросила Бауэрс, печатавшая заметки на черном планшете.
Роксанн не колебалась:
– Я стопроцентная женщина.
Она сложила руки на коленях и посмотрела на свои ногти. Они были миндалевидной формы и окрашены в мерцающий персиковый цвет, кроме тех, что на безымянных пальцах: те были бордовыми. Когда она только начала переход, ногти были основным способом ее самовыражения. В тот момент на работе она еще представлялась мужчиной, ее называли «мертвым» именем (данным ей при рождении и не используемым), и это напоминало удар под дых. Но как бы плохо ни шли дела, она могла посмотреть на руки и увидеть доказательство того, что ее гендерная принадлежность под контролем. «Они по-прежнему мой якорь», – говорит она. Сегодня она называет их «мусором», вряд ли отвечающим ее стандартам, но это ее уже не так сильно беспокоит. Теперь это не единственный способ самовыражения.
– «Женщина», и все? – спросила Бауэрс, отрываясь от экрана.
– Да. Именно та, кем я и должна была быть всегда.
Три дня спустя, утром в день операции, Роксанн торжествующе вскинула вверх кулак. Было 07:30, и она стояла у больницы Миллс-Пенинсула, фасада с мерцающими голубыми и серебристыми окнами, блестевшими на утреннем солнце. «Мы здесь», – прошептала она.
ebooksa