Ирия тоже может плюнуть Эрику в пьяную рожу. Вот только чем это поможет?
— Ничего, Ирэн, — ухмыльнулся бывший Бастард. И нынешний спятивший садист. — У тебя нет ничего, что и так не мое. А что пока не мое — ты мне дать не можешь. Только наше Высокопреосвященство — со временем. Когда найдет способ. Но ты можешь остаться и посмотреть. Очень даже можешь. А если не заткнешься — ее сестренка повторит судьбу этой… преступницы? Сразу после старшей.
Почему во всей сотенной страже не найдется ни одного захудалого смельчака? Неужели все до одного изгнаны в далекую Квирину? Да, бездушного Эрика не убить, но неужели это известно каждому первому? А если даже очередной монарх-психопат — бессмертен, то не всесилен же! Заковать в тяжелые цепи, заточить в самое глубокое подземелье. Вроде этого, только много меньше. Для бывшего Бастарда теперь любые подземелья — дом родной.
— Что я могу сделать, чтобы выпросить ее быструю смерть? — выкрикнула Ирия. — Хочешь, я сама ее убью?
Понимающе ухмыльнуться почти получилось. Почти. Но тут бы и «совсем» не помогло.
Новый удар был аккуратнее прежнего. Пришелся под дых. Никакого ущерба красоте. И даже ребра не треснули… чудом.
— И лишишь меня развлечения? Я планировал разделить казнь на этапы. Хватит на всю ночь веселья. Или мне пригласить сюда еще и твою сестру? Одну или вместе с племянницей? Она не так уж намного младше Натали. Так что — заткнись, Ирэн, и наслаждайся зрелищем. Вина, Ирэн? Какое предпочитаешь?
Яд. Смертельный. И не только себе.
Кажется, она просит вслух. Задыхаясь. Всё еще бессильно вися на крепких руках здоровенных стражников. От боли не в силах разогнуться.
И наглая стража угодливо смеется. Разноголосо. В унисон со своим монархом.
Их всех лишили бессмертной души? Или таким это без разницы — как озверевшим ревинтеровцам в родном Лиаре? И пьяным гуговцам…
Нагло и безнаказанно ухмыляется Эрик, что-то бормочет очередной безликий жрец. Натужно выжимают жалкие смешки бледные стражники. Кто-то из них украдкой хватается за солнечный диск. Поздновато. Ваши души прокляты точно, или с милосердным Творцом тоже что-то не так.
Душераздирающе кричит Камилла — еще может кричать! Горько плачет ее сестренка. Где-то позади кричат, плачут, затравленно молчат, натужно хихикают дамы и девицы. Не весело — истерично. Или уже безумно.
Бледной статуей застыла на ворсистом восточном ковре Тереза. Как мертвая. Куда усадили, там и осталась. Что-то беззвучно шепчет. И почему кажется, что лишь одно спасительное слово? «Констанс…» Только оно мешает пенным волнам безумия захлестнуть Терезу.
Маленькая Тере — на широченном ковре в три Алисиных комнаты. Но в этом зале таких узорчатых тряпок поместилось пять. Уже залитых вином и брызгами крови. Для пирующих и прочих зрителей.
«Констанс…» Любила ли его Ирия? Почему он сам не выбрал не Соланж, так Терезу?
Этот подземный ужас — хуже, много хуже любого зеркального зала черных жрецов. Потому что здесь и сейчас злобных фанатиков слишком мало, чтобы решить исход отчаянной схватки — не на жизнь, а на смерть. Только взбунтоваться — некому. Каждый хочет жить сам за себя. Отчаянно, на миг дольше всех прочих обреченных.
А Ирия больше не в силах представить ни родной Лиар, ни златоглазого Джека, ни Драконий Замок. Потому что нужно натягивать такую же улыбку. И осушать горький кубок за кубком, чтобы не увидеть здесь Эйду и Мирабеллу.
В древности косматые дикари пили из черепов поверженных врагов. Этот старинный кубок с закатного вечера был нормален, но сейчас скалится оправленными ярко-синими сапфирами-глазами. Наверное, при жизни тоже на кого-то дерзко смотрел…
— Роза Тенмара…