– Сам знаю, что не дело, – сказал Лом. – Но нет часа здесь оставаться. Уйдём отсель, и жрите, сколько влезет!
Ватажники поняли, что атаман говорит непустое, и быстро начали собираться, увязывали добычу в узлы, прячась друг от друга, доставали свои захоронки с деньгами, засыпали и заваливали ветками кострища, за этим строго следил Степан, ведь ему в случае прихода государевых людей придётся отвечать, посему промашки быть не должно.
Все уже собрались и ждали знака, чтоб садиться в лодку, как залаяла и стала злобно биться на цепи собака подле избы.
Лом тревожно поглядел на Степана, а тот предупреждающе замахал рукой, чтоб не шумели и стояли молча. Собака затихла, и ватажники перевели дух.
– Все готовы? – спросил атаман.
И тут послышался шум, будто верх береговой горы подломился и покатился вниз. Собака опять всполошилась и начала громко лаять.
– Что это? – спросил Лом, обращаясь к Степану, но того уже не было рядом. Ватажники стояли, сжимая в руках оружие, и ждали, что велит их атаман.
Опасения Хитрово относительно возможной измены кого-нибудь из боевых людей десятника Курдюка и приказчиков, к счастью, не оправдались. Весь путь до Малинового оврага Сёмка настороженно за ними приглядывал, держал казаков близ себя, готовый ко всякой неожиданности.
Полная луна облегчала путь отряду, вокруг было светло и первые вёрст пять люди прошли бойко и скоро, переговариваясь между собой, порой довольно громко, что Курдюк, шедший впереди усольского ополчения, останавливал движение и требовал прекратить шум. Однако скоро говоруны сами утихомирились, начался крутой спуск в овраг, по дну которого текла узкая речка, оказавшаяся неожиданно глубокой, затем начался подъём в гору по сыпучему песку и скользкой глине. Один ратник оступился и покатился вниз, пришлось дожидаться, пока он влезет на верх оврага со второго раза.
Через две версты путь отряду пересёк другой овраг, такой же крутой и глубокий, как первый, и здесь случилась потеря, соляной приказчик сверзился с половины склона оврага и сильно расшибся. Идти дальше он не мог, сильно повредил ногу, скрипел зубами, стонал и потел от боли.
– Сиди здесь! – сказал Курдюк. – Навязали на мою голову слабосилков, теперь с тобой мучайся. Сиди здесь, пойдём обратно, захватим.
– Ты что, Сафроныч! – испуганно вскричал приказчик. – Я же здесь не доживу до утра. Кругом волки!
– Нужен ты волкам, – ответил Курдюк. – Сейчас самая пора им сытыми быть. А пищаль тебе на что?
Не обращая внимания на стоны и жалобы приказчика, десятник повёл людей дальше. Потеря приказчика была не зряшной, все поняли, что нужно беречься, а то окажешься в ночи один и будешь выглядывать, из-за какого куста выпрыгнет на тебя волк или кикимора.
Сёмка со своими казаками шёл сзади отряда. Привычные ездить на лошадях, они восприняли пеший поход как незаслуженную кару и поначалу ворчали, но вскоре утомились и обречённо замолчали. Выход у них был только один – идти вперёд, не обращая внимания на свинцовую тяжесть в ногах и горячий пот, заливающий глаза.
Сёмка шёл, погружённый в ожидание теперь уже неизбежной встречи с братом, которой он смертельно боялся. Он не жалел Федьку, ставшего помехой ему в жизни, особенного после того, как стал полусотником. Прежние горячие чувства к Федьке остыли. Сёмка думал о нём с отчуждённостью, как о недруге, и лишь временами его охватывала жалость, но не к брату, а к себе. Федька не только свою душу убийствами загубил, иногда думалось Сёмке, его смертный грех на мне камнем виснет. Не мог подале убежать, на Дон, в Астрахань, так нет, пристал к первым встречным ворам близ Синбирска. Теперь всем известно о его кровавых проделках, и кто ни встретит Сёмку – у него сразу на уме: вот он брат Федьки-убивца.
Из тяжких размышлений Сёмку вывел голос Курдюка, который собрал вокруг себя всех людей и объявил, что до воровского стана осталось не более полутысячи саженей, и приказал всем отдыхать. Усольские ополченцы и казаки попадали на землю, отдых им был нужен, многих многовёрстый переход так вымотал, что они едва дышали. Люди собирались в спешке, воды не взяли, и всех мучила жажда. Сёмка уткнулся лицом в широкий травяной лист и жадно слизывал с него росу, то же делали и другие.
Конец отдыха указало солнце, оно начало всплывать над Волгой, как охваченный пламенем струг, и Курдюк велел всем подниматься и проверить оружие.
Сёмка глянул на своих казаков, те готовились к бою молчаливо и сосредоточенно. Достав порох, паклю и пули, они снаряжали пищали, проверяли, ладно ли сидит на ногах обувь, затем все стали молиться теми молитвами, которыми молились их отцы перед началом сражения.
По знаку Курдюка все двинулись к берегу Волги. Необстрелянные ополченцы не особо спешили, и казаки оказались впереди всех. Сёмка не обратил на это внимания, а Курдюк заметил нерадение своих людей и кинулся к ним с грозным видом, но это мало их расшевелило.