– Зачем? – отказался Хитрово. – На черте и встретимся. Моё слово за Никифора можешь передать, кому следует.
Отец Никифор не ведал, что в это время решается его судьба. Он медленно двигался от одной росписи к другой, до глубины души поражённый увиденным. Ему, посадскому священнику из нижегородской глухомани, всё в этом храме казалось преисполненным истинного благолепия. Его даже пришлось окликать, когда протопопы, закончив смотрины, собрались уезжать.
Хитрово и Ртищев сели на своих коней и не спеша поехали по улице.
– Как прощание с государем? – спросил Ртищев.
– И в мыслях не держал, что великий государь будет так милостив. Добро, что завтра уезжаю.
– Что так? – удивился Ртищев.
– Милость царя одному у многих вызывает злобу. Дубровские косоротятся, да и другие, кого я обошёл окольничеством, премного недовольны.
– Без этого не обойтись, – пожал плечами Ртищев. – Мне завидуют, что я у царя в милости, так я при царском дворе вырос, меня дитём туда привели.
У дома Хитрово они расстались. Богдан Матвеевич заехал во двор, отдал коня конюху и прошёл на половину жены. Она ждала его и с надеждой спросила:
– Ты сегодня будешь дома?
Он посмотрел на неё и улыбнулся:
– Вроде все дела завершил. Как дочь?
– Вчера о тебе весь день жужжала, как пчёлка.
Окно в горнице заметно дрогнуло от близкого удара церковного колокола. Звонили к обедне, звонили по всей Москве.
– Собирайся, пора, – сказал Хитрово. – Я буду у себя.
В это время дня суетная жизнь на подворье окольничего, как и во всей Москве, останавливалась, все, кто только имел силы двигаться, спешили к ближайшим от них храмам, которых в городе было бесчисленное множество. Купцы и другие торговые люди прекращали торговлю, ремесленники откладывали в сторону рабочие инструменты, нищие торопились на паперти собирать милостыню. Сам великий государь Алексей Михайлович, в сопровождении бояр, выходил из дворца и шёл в один из кремлёвских соборов. Вся святая Русь молилась и была единодушна в своей вере в Бога.
Хитрово шли, как этого требовал обычай, к храму пешком. Люди их узнавали и кланялись до земли, здесь на улице они были лучшими людьми, и всяк это понимал. Но неравенство пропадало, когда молящиеся переступали порог храма. И окольничий, и площадной нищий становились на время службы друг другу равны перед лицом всеведущего Бога.
После обедни Богдан Матвеевич поднялся к себе отдохнуть. Три дня в Москве промелькнули для него одним мигом, и он, лёжа на скамье, застланной азиатским ковром, вспоминал то, что за последние дни с ним случилось. Своей несомненной удачей он считал, что приехал в Москву в спокойное время, ничто не отвлекало государя от взвешенного решения в его местническом деле.
Ключник Герасим знал, что во время отдыха хозяин не имеет привычки спать, и тихонько стукнул в дверь.
– Входи, – негромко сказал Хитрово.