– Посей ты, дедушка, первую горстку на твое стариковское счастье, на наше бездолье. Посей, ради самого истинного Бога!
Старик взял слабой, дрожащей рукой горстку зерна и, покачнувшись, бросил его в землю.
– С почином! С почином! – раздались вокруг весёлые голоса.
Сотник повесил на шею лукошко и босыми ногами ступил на пашню. Перекрестился, неслышно, только для себя, прочитал краткую молитву и начал обеими руками разбрасывать зерно по продольным бороздкам. Пошли и другие сеятели, торжественно и молча совершая обряд соединения земли и семени во имя будущей жизни.
Среди оставшихся на краю поля людей начались разговоры, в которых слышались надежды и сомнения. Крестьяне вспоминали, какие в этом году им случалось видеть приметы: на Рождество Христово был иней длинен и космат – это к урожаю, в Николин день дождя не было – это худо. Богдан Матвеевич слушал разговоры крестьян с улыбкой, столько в них было детско-наивного и родного.
«Главное – почин сделан, – думал он. – На черте вспаханы первые борозды, посеян первый хлеб. Надо отписать об этом государю. Пусть жалует служилым людям поместья. Земля здесь добрая, под Москвой такой не сыскать».
На днях Хитрово получил известие от брата Ивана. Государь Алексей Михайлович совершенно неожиданно пожаловал своему окольничему половину Барышской слободы на Суре, где впадает в неё Барыш, всего чуть менее ста дворов – действительно по-царски щедрый подарок. Брат писал так же, что жалованная грамота готова и находится в Поместном приказе. Это известие обрадовало Богдана Матвеевича не только существенным приращением его имущества, но и тем, что государь его не забывает и постоянно держит на примете как нужного ему человека.
Эти мысли побудили Хитрово к действию.
– Васятка, – сказал он. – Поезжай поперёд меня. Найди Прохора Першина и доставь в съезжую.
Первый сев вызвал любопытство у обывателей острога. Многие из них взошли на стены и, стоя на обломах, смотрели, как мужики сеют хлеб. Был среди них и Прохор Першин. Васятка залез на стену и встал рядом с ним, разгоряченный спешкой и простоволосый. Ворот суконного кафтана с плеча своего господина был широко распахнут. Прохор, ещё не расставшийся со своей бараньей шубой, сказал парню:
– Ты остерегись. Чуешь, как с реки сквозняком дует.
– Я за тобой, дядька Прохор! Воевода тебя требует на съезжую.
– Зачем зовёт?
– Не ведаю, требует немедля!
Першин засунул руку за пазуху и нащупал там невеликий бумажный свиток.
– Иди, парень, я следом.
Васятка, прыгая через ступеньки, сбежал по лестнице, за ним со стены сошёл Прохор. После приезда в Карсун, он с Хитрово, кроме одного раза, не виделся, занимался тем, что поручил ему воевода, смотрел острог взором опытного строителя. Для начала он счёл всё, что было потрачено на строительство укрепления. И это было не зряшное заделье – Разрядный приказ требовал дотошную опись всего, что делалось на засечной черте, до последнего брёвнышка. Описи Карсуну не было, но мог в любой момент заявиться приказной подьячий и учинить свою. В прежние времена на Тамбовской черте Першин попадал под эту беду, поэтому не ждал, когда нагрянет проверка, считал всё, что есть в наличии, сам и отсылал с первым же посыльным в Москву. Там градодельца знали как честного человека и принимали описи на веру, которой Першин дорожил и гордился. Карсунский острог Прохор описывал с сугубым тщанием, ведая, что в случае проверки ему придётся отвечать за град полностью, хотя больше половины его выстроили другие люди.
– Как прижился в Карсуне? – спросил Богдан Матвеевич, глядя в лысину склонившегося перед ним градодельца.
– С добрыми людьми всегда добро жить, – ответил Прохор, доставая из-за пазухи свои записи.
– Что это?