– Дэвид, ау?
– Да, что? Прости, я задумался.
– Я вижу. Ты уже несколько секунд смотришь в одну точку, а еда остывает.
– Точно! Еда! – воскликнул Дэвид и принялся поглощать дожидавшийся его ужин.
– Приятного аппетита, – улыбаясь, сказала Линда. – Ты выглядишь немного безумно.
– Я только сейчас понял, как сильно проголодался.
– Вкусно?
– Очень! – отрезая кусок мяса, заявил Дэвид.
В отличие от мистера Розена, Линда ела аккуратно и неспешно, то и дело с приятным удивлением поглядывая на своего сегодняшнего кавалера.
– Дэвид, почему ты ее, как и меня, спросил о сожалении? Тебя сильно задевает эта тема, и ты не можешь о чем-то забыть?
– Понимаешь, – он отложил в сторону столовые приборы и скрестил пальцы рук, – я слишком часто думаю о том, что нас, всех людей без исключения, в большей степени формируют травмы прошлого. Кто-то с ними борется и становится сильнее, хоть и навсегда остается носителем толстых шрамов на душе, а кто-то ломается под их весом и превращается в огромную кровоточащую рану, которая не имеет никакой возможности затянуться. Люди из первой категории заслуживают уважения вне зависимости от того, смогли ли они до конца победить своих демонов, ведь как бы то ни было они продолжают бороться. А люди из второй категории в зависимости от конкретного случая вызывают жалость или гнев.
– В каком смысле?
– Тот, кто сломлен, может оказаться несчастным, забитым жизнью человеком или трусом, предпочитающим не высовывать голову из зоны комфорта, а может превратиться в жестокого убийцу, живодера, садиста. Ведь кто чаще всего становится преступником? Нет, я не отрицаю тот факт, что маньяки появляются и в приличных семьях, но процент выше среди тех, чье детство прошло в неблагополучной семье. Они не виноваты, что начало их жизни сложилось именно так, и если бы нам всем пришлось через это пройти, то наверняка многие сломались бы, как и они.
– И ты, конечно, относишь себя к первой категории?
– Не знаю, – Дэвид искренне пожал плечами. – Всегда думал, что да, но, как оказалось, я даже не помню большую часть своего прошлого.
– Что значит не помнишь? – этой фразе Линда почему-то особенно удивилась.
Нож и вилка выпали из ее рук и со звоном ударились о тарелку, что в свою очередь вызвало мгновенное внимание со стороны других посетителей. Они синхронно повернули головы на шум, но, убедившись, что все в порядке, вернулись к своим делам.
– Спокойно, – Дэвид неосознанно отклонился на спинку стула. – Я же ничего такого не сказал.
– Объясни, что ты имеешь в виду? – облокотившись на стол, Линда наклонилась вперед и перешла на шепот.
– Я… Понимаешь, когда я приехал в Толиман, – Дэвид знал, что есть определенные границы того, что можно ей рассказать, а чего говорить не стоит, – то осознал, насколько большую часть своей жизни попросту не помню. Ее словно отняли у меня насильно, а я даже и не замечал. Я… Я забыл родителей, детство и многое другое. Мне бы хотелось вернуть все это, но пока получается не очень. Я вижу какие-то обрывочные образы, голоса, но и только. Не знаю, возможно, я сам с собой все это сделал.