Усадьба ожившего мрака

Поток заглушил его слова, подхватил, понес на своих холодных крыльях прочь от купеческого дома с безвкусной лепниной и пыточным подвалом.

Наверное, им снова повезло: к завесе из тумана прибавился дождь, прогнавший с улицы случайных прохожих. Как бы то ни было, но до дома Тимофея Ивановича Григорию удалось добраться незамеченным. Лохматая собачонка с привычным лаем бросилась ему под ноги, и Григорий едва успел выпасть из потока. Если бы не успел, убил бы собачонку одним лишь движением ноги, а так только шуганул, отшвырнул в сторону с тихой руганью. Собачонка обиженно заскулила, отползла к будке, а Григорий уже колотил кулаком в дверь.

Не открывали долго. Так долго, что он уже успел испугаться, что доктора нет дома. Причина, по которой он мог отсутствовать, пугала не меньше. Не было в нынешних обстоятельствах хороших причин. Но волнения оказались напрасными, вскоре Григорий услышал медленные шаркающие шаги.

– Кто там? – послышался скрипучий стариковский голос.

– Тимофей Иванович, откройте! Это я, Григорий! Мне срочно нужна ваша помощь!

Открыли тоже не сразу. Наверное, доктор колебался, взвешивал все «за» и «против», но наконец решился. Дверь медленно приоткрылась, в образовавшейся щели блеснули стекла очков.

– Это и правда вы, молодой человек? – спросил доктор. – А кто с вами?

– Лидия. Вы помните Лидию, Тимофей Иванович?

Старик ничего не ответил, вместо этого охнул, широко распахнул дверь, велел:

– Несите ее в дом!

Дальше было легко. Наверное, потому, что Григорий не участвовал в этом самом «дальше». Его нынешних знаний хватало, чтобы понять, что жизни Лидии ничто не угрожает. Не будет угрожать, если он окажется как можно дальше от нее. С остальным справится Тимофей Иванович.

– Откуда? – спросил старик, стаскивая повязку с Лидиной шеи. – Что за чертовщина, Григорий?

Он бы ответил, если бы был уверен, что доктор поверит, но уверенности не было, поэтому он просто ушел. Его не оказалось в комнате, когда Тимофей Иванович обернулся. В этот момент его не было даже во дворе. Он брел по улице, глупо надеясь, что холодный дождь погасит полыхающий внутри пожар. Наверное, поэтому, из-за душевного раздрая, он и попался.

Два фрица, одна овчарка. Маленький осколок карательного отряда. Фрицы насквозь мокрые и оттого злые. Овчарка просто злая.

Ему велели остановиться, уперев стволы автоматов в живот. У него потребовали документы. Документы, которых у него не было. И когда выяснилось, что документов нет, ударили прикладом по лицу. Просто от злости, не из-за каких-то там подозрений.

Клыки прорвали десну в тот самый момент, когда рот наполнился кровью и крошевом из выбитых зубов. Григорий сложился пополам, а когда разогнулся, это был уже не он.

Ему бы хватило и одного фрица. За глаза бы хватило. Но ярость, но воспоминания о том, что эти гады сделали с партизанским отрядом, что могли сделать с Лидой, лишили его остатков человечности. А еще голод. Тот самый голод, который он всеми силами старался заглушить ради Лидии. Голод вырвался наружу вместе с красноглазой тварью. Обоим хотелось крови, а Григорию хотелось мести. Поэтому, когда голод утих, а красноглазая тварь убралась в темные глубины его души, он вытер окровавленный рот, прошелся кончиком языка по щербине, которая осталась от выбитого зуба, и вытащил из-за голенища нож.

Они не сопротивлялись – эти фрицы. Они таращились на него пустыми, бездумными взглядами и улыбались. А ему нужно было скрыть следы. И следы своего преступления, и следы своих клыков на их шеях.

Сарай, за который его завели, чтобы убить, стоял наособицу. Хлипкая дверь, но крепкий замок, расправиться с которым получилось в два счета. Мертвых фрицев Григорий закидал прелой прошлогодней соломой. Если повезет, в ближайшие сутки их не найдут. А если совсем повезет, в ближайшие сутки всем этим гадам станет не до того.

Овчарка ждала снаружи. Лежала, распластавшись на земле, скулила.