Усадьба ожившего мрака

В доме было тихо, пыльно и холодно. Температуру он нынче ощущал как-то иначе, чем раньше, но осознание того, что в доме давно не топили, было четким. Не топили, не прибирались, не жили…

Двигаться бесшумно Григорий научился давно, кажется, целую вечность назад. Поэтому ни одна половица не скрипнула под его ногами, когда он медленно, стараясь ничего не упустить, обходил комнату за комнатой. Через заколоченные ставни внутрь почти не пробивался свет, но и того, что пробивался, хватало, чтобы понять, что дом нежилой. Пыль на полу, почти полное отсутствие мебели, отвалившаяся со стен штукатурка, почерневший от времени и копоти лепной потолок, отбитые изразцы на некогда нарядном печном боку, следы от давно исчезнувших картин на выгоревших, утративших цвет обоях. Ничего полезного, ничего важного. Никого.

Григорий остановился в центре просторной комнаты, которая некогда, наверное, служила бальным залом, колупнул носком сапога обшарпанный паркет, закрыл глаза, сосредотачиваясь.

Ничего и никого, но запахи есть. Едва различимый травяной, резкий одеколона, дурманящий кровяной. Они были здесь, они заходили в дом. Заходили, а потом что? Постояли, полюбовались лепниной и ушли?

– Слишком много человека, – сказал Григорий сам себе. – Слишком много человека, дружок. Давай-ка выпускай упыря.

Губы сами собой растянулись в ироничной усмешке, а десны снова зазудели. Григорий не шевелился. Он ловил оптимальным баланс между человеческим и нечеловеческим. Такой баланс, который сделал бы его сильнее, хитрее, зорче и яростнее, но оставил бы контроль.

Получилось не с первого раза, но все-таки получилось. Окружающий мир стал четче, словно начавшая проявляться фотографическая карточка. Запахи сделались острее. Звуки громче, а клыки так и остались человеческими.

– Где же ты, Лида? – спросил Григорий тишину, и тишина неожиданно ответила не то шорохом, не то стуком откуда-то снизу.

Может быть и послышалось, но проверить стоило. Сейчас, когда баланс был найден, мешанина запахов начинала мешать и сбивать с толку. Теперь он почти осязал следы Вольфа. Беда в том, что следов этих было слишком много. И по дому, и по вот этому некогда бальному залу Вольф метался, как тигр в клетке. Вот эта выбоина в стене – это от его кулака. А вот эта – от пули. В бальном зале исходили яростью. В бальном зале стреляли. Нет, не по людям. Слава богу, не по людям! Но стреляли, усмиряли то, что не получалось усмирить другим путем? Выпускали пар и яд?

– Тихо-тихо… – Григорий медленно повернулся вокруг своей оси. Поток завернулся вокруг него невидимым вихрем, ероша уже изрядно отросшие волосы. – Сейчас все решим…

Из бессмысленной мешанины следов он выцепил один – самый свежий, самый яркий. Выцепил и больше не отпускал. След вывел его сначала в столовую, потому в кухню, а потом в клетушку без окон, которая в былые времена служила для хранения кухонной утвари и припасов.

– Дальше что? – Григорий остановился посреди клетушки. – Куда теперь, мистер Шерлок Холмс? Что говорит ваш дедуктивный метод?

Тихо, пусто, грязно. Пожалуй, чуть больше грязи, чем в остальных комнатах. Может быть, потому, что там какой-никакой паркет, а тут потемневшие от времени доски с забившейся в глубокие щели вековой грязью.

Вот только грязь была не везде. И не нужно быть упырем, и не нужен никакой дедуктивный метод, чтобы увидеть эту разницу. А если присмотреться, то можно разглядеть очертания люка. Вот тут грязь в щелях, а тут просто чернота и пустота. А вот тут зазор, в который можно просунуть что-нибудь достаточно узкое и достаточно крепкое. Григорий огляделся и тут же нашел то, что искал. В самом углу, почти неразличимый в темноте, стоял прислоненный к стене ломик.

Ломик удобно лег в ладонь, в ноздри шибанул запах одеколона. Григорий скрежетнул зубами – не упыриными, а пока самыми обыкновенными, человеческими. Перед внутренним взором тут же встал другой люк – металлический и круглый, закрывающий черное жерло водонагревательного котла. В это мгновение человеческого в Григории стало куда больше, чем упыриного. Непростительно больше! Расслабляться нельзя ни на секунду! Расслабляться нельзя, а фарт свой нужно использовать по максимуму. Хоть бы даже и упыриный. Григорий поудобнее перехватил ломик, приблизился к люку, пробежался пальцами по щели, нащупывая тот самый необходимый для создания рычага зазор.

Люк был тяжелый, сделанный не из сосновых, как показалось на первый взгляд, а из дубовых досок, каждая из которых была в три пальца толщиной, но поддался неожиданно легко. Видать, нужно сказать спасибо балансу. Тому самому балансу, который скоро окончательно заменит ему человеческий фарт. Отложив в сторону ломик, Григорий ухватился за край люка обеими руками, отодвинул в сторону, заглянул в образовавшийся пролом.

Вниз вела достаточно крутая и достаточно устойчивая деревянная лестница. На какую глубину? Он не знал, не настолько хорошо он видел. Но остроты зрения хватило, чтобы увидеть одиноко лежащий на полке электрический фонарик. И ломик, и фонарик были неслучайными вещами в этом странном доме. Но куда более неслучайным был вот этот люк в полу.

Григорий взял фонарь в левую руку, лом переложил в правую, посветил вниз. Оранжевый луч высветил основание лестницы и клочок земли метрах в четырех внизу, все остальное по-прежнему тонуло в темноте. Но он был на правильном пути. Лесные травы и запекшаяся кровь… Удары сердца, слишком частые для него, но слишком редкие для человека…

– Лида? – позвал он шепотом, силой заставляя себя оставаться у люка. – Лидия, ты здесь?

Она была там, он знал это наверняка. И так же наверняка он знал, что может не справиться. Потому что упыриного в нем вдруг стало в разы больше, чем человеческого, потому что сейчас он был тварью дрожащей. Голодной тварью… И женщина, которая, возможно, в эту самую минуту умирала в погребе, рядом с ним нынешним находилась в огромной опасности.