– Вон пошла, – прохрипел Григорий до того, как его вырвало. Подумалось, что второй фриц явно был лишний. Весело так подумалось, с сумасшедшинкой. А кто он, если не сумасшедший? Разве нормальные люди пьют кровь? Разве у нормальных отрастают выбитые зубы? А они отрастали! Час-другой – и челюсть у него будет краше прежней. И клыки исчезли. Видать, за ненадобностью. Вот такая он нынче удивительная зверюшка. Едва ли не удивительнее Горыныча. Кровожадностью так точно сравнялись.
Григорий выпрямился, утер лицо краем шарфа, поднял воротник пальто, огляделся. Мир снова сделался ярким и прорисованным. Даже без потока. Теперь он понимал Клауса фон Клейста, который не сумел вовремя остановиться. Кровь давала ощущение всесилия, всесилие порождало беспечность и снова сумасшествие. Замкнутый круг из нечеловеческих возможностей и человеческих страданий.
Григорий прислушался к себе. Было ли в нем место страданиям? Не было! Даже угрызений совести он в себе не нашел! Око за око, зуб за зуб. Причем, в буквальном смысле. Его бы убили, забили прикладами до смерти, а под конец пустили бы пулю в лоб. Из милосердия. Вот такое у них было милосердие. Он сделал свой выбор. Да, он не пошел против своей нечеловеческой сути сейчас, но он сдержал внутреннего зверя, когда был рядом с Лидией. Дважды сдержал, если уж начистоту. В партизанском отряде, когда, считай, выкарабкивался с того света. И в подвале Вольфа, когда доставал с того света ее. Что это, как не проявление человечности? Что это, как не идеальный баланс между добром и злом? Там – добро, тут – зло, а он где-то посередке с гудящей точно с похмелья головой и трясущимися руками. Он и чувствовал себя сейчас, словно с перепоя. Пресыщенным. Словечко-то какое! И откуда только взялось? Наверное, из тех книжек, которые он любил украдкой почитывать. Может у Конана Дойла позаимствовал, а может у самого Федора Михайловича. Хотя, сказать по правде, Конан Дойл нравился ему больше.
В обычной человеческой жизни рассуждения эти заняли бы у Григория и время, и определенные силы, но сейчас мысли были быстрыми, как ласточки, и острыми, как кинжалы. Кровь дарила не только пресыщение, но и силу. Нет, пока не всесилие, но где-то очень близко.
Захотелось вернуться в дом к Тимофею Ивановичу, убедиться, что с Лидией все хорошо. Он не стал, он и так понимал, что все будет хорошо. Во всяком случае с телом. Как быть с душой, они потом решат. Может быть, вместе, а может быть он примет решение за них обоих. Душу ранят воспоминания. Ему ли не знать? Он сотрет самые страшные, самые кровавые воспоминания. Ему ли не уметь? Но все это потом, после того как они разберутся с упырями. С каждым из них!
Григорий запрокинул лицо к хмурому, совсем не апрельскому небу. Слизнул с губ дождевую каплю. У капли был солоноватый вкус. Как у слез. Или как у крови?
Время тянулось. Нет, время, кажется, вовсе остановилось после ухода Стеллы.
– Дела, мальчики, – сказала Стелла, надевая на голову нелепую фетровую шляпку, которая удивительным образом ей шла. – Мне нужно договориться насчет вас с комендантом. Потом решить все с Зиночкой. И в конце концов мне нужно время, чтобы привести себя в порядок. Я ужасно выгляжу.
На взгляд Власа, выглядела она чудесно. Он даже попытался ей об этом сказать, но вовремя прикусил язык. Кто он такой, чтобы делать комплименты такой удивительной женщине?
– Не скучайте, мальчики! – сказала Стелла. Сказала всем, но смотрела на него, на Власа. Как-то по-особенному смотрела. Или это ему показалось?
Гриня вернулся вскоре после ее ухода. Влас стоял у окна, вглядывался в серую пелену тумана, когда в стекло постучали. Сначала постучали, а потом посмотрели… Бледное Гринино лицо появилось так внезапно, что Влас едва не отшатнулся. Гриня помахал ему рукой, усмехнулся какой-то непривычной, диковатой ухмылкой. На мгновение в ухмылке этой Власу почудились клыки. Наверняка, почудились. А Гриня уже сделал знак. Мол, выйди-ка, товарищ командир, в подъезд, разговор есть. Он и вышел. Глянул на о чем-то тихо разговаривающих ребятишек, убедился, что с ними все в порядке, и выскользнул сначала из комнаты, а потом и из квартиры.
Гриня ждал его за дверью, стоял, прислонившись спиной к стене. В сумраке разглядеть выражение его лица не получалось, но Влас шкурой чуял – что-то случилось.
– Ну что? – спросил он шепотом, косясь на дверь соседней квартиры.
– Там никого нет, не боись, – сказал Гриня насмешливо, но тут же посерьезнел: – Я нашел ее, Влас.
– Живой?.. – Сердце екнуло, потому что, если бы живой, Лидия была бы здесь, но ее не было.
– Живой. – Гриня кивнул. – Отнес к доктору.
– Отнес? С ней все в по…
– Будет, – Гриня не дал ему договорить. – С ней все будет в порядке, Влас. Я об этом позабочусь.
Голос его был такой, что не было никакой нужды спрашивать, что Вольф сделал с Лидией. Что-то наверняка сделал, если она сейчас не с Гриней, а под присмотром Тимофея Ивановича. И Гриня тоже намерен что-то сделать…
– Вольф? – спросил Влас, и Гриня кивнул.
ebooksa