Усадьба ожившего мрака

22
18
20
22
24
26
28
30

– Она умирает, Влас. Мы не можем ей помочь.

– Ты можешь! – Безумия во взгляде Власа стало так много, что Григорий испугался. – Я знаю, что ты можешь. Сделай с ней то, что сделала с тобой та старуха!

Он просил… нет, он требовал невозможного. Григорий видел упыря в подземной пыточной. Неудачный эксперимент. Он не может допустить, чтобы и Стелла стала таким же чудовищем.

– Ничего не получится, Влас. – Он схватил друга за плечи, заглянул в глаза. Нет, он не пытался нащупать путь к его воле, это был самый обыкновенный человеческий порыв. – Она может стать… Она может стать как моя Зося.

– А может стать как ты… – Влас перешел на шепот. Отчаянный, требовательный шепот. – Она может жить, Гриня!

– Это не жизнь… – Он тоже перешел на шепот. – Это вечная борьба с собственной сутью. Понимаешь ты это или нет? Она будет смотреть на тебя и слышать биение твоего сердца. А когда ты уснешь, она будет уходить в другую комнату, чтобы не поддаться искушению, чтобы не причинить боль любимому человеку. И любовь… Влас, это уже не будет та любовь, которая сделает тебя счастливым…

– Она сильная! Она со всем справится. Не смей решать за нее… – В голосе Власа слышалось отчаяние и мольба.

– А кто будет решать? – спросил он шепотом. – Кто возьмет на себя ответственность? Если она станет… если превратится в чудовище, кто будет решать?

– Я! – Лицо Власа окаменело. – Я буду решать. И я своими собственными руками убью ее, если… – Он не договорил, крепко-крепко зажмурился, прогоняя саму вероятность такого страшного исхода. – Григорий, ты представь… Ты только подумай, что на ее месте окажется твой Митяй. Что бы ты сделал? Ты отец, разве бы ты не попытался спасти своего сына?

Он думал о такой вероятности. Конечно, он думал! Особенно в те мучительные часы, когда Митяй болтался между небом и землей. Да и после тоже думал.

– Нет, – сказал он. – Довольно того, что я упырь. – Клыки снова прорвали десну, когда он улыбнулся. Нет, когда он оскалился, глядя в безумные глаза Власа. – Я не хочу такой доли для своего ребенка. После того, что он пережил. После вот этого всего… Он бы меня не простил.

– А я прощаю! – Влас крепко сжал его запястье. – Я прощаю тебя, Гриня! И отпускаю тебе все грехи! Не дай ей умереть!

На самом деле, она уже была мертва. Ровно три секунды. Григорий знал это наверняка, почувствовал. А Влас все еще продолжал надеяться.

– Гриня, за тобой должок. Ты помнишь? – И сразу же с отчаянием: – Гриня, я тебя умоляю!

…Он тоже умолял. Умолял тетю Олю добить его, прервать эти невыносимые мучения. Он призывал смерть, а она подарила ему эту не-жизнь. И что? Такой ли бестолковой она была, эта его не-жизнь? Он помогал, он спасал, он любил. Как умел, так и жил. И сейчас, спустя время, он был благодарен за этот непрошенный подарок.

– Я не знаю, как это работает… – Прошептал он. – Я могу только предполагать… Кровь мертворожденных… Если во мне ее достаточно…

– Верни ее! – Влас с силой толкнул его в спину, прямо на вот уже семь секунд мертвую Стеллу. – Верни мне ее!!!

…Ее кровь пахла так же сладко, как и ее духи. Наверное, на вкус она тоже была прекрасна. Если бы Стелла была жива…

Чтобы вспороть собственные вены, ему не понадобился нож, хватило клыков. Остальное было странным и туманным. За остальным Григорий наблюдал, словно бы со стороны. Наблюдал, как капли его крови падают на лебединую шею Стеллы. Какие-то стекают в ложбинку между грудями, марая черным красный камень подвески. Какие-то просачиваются в зияющую рану, смешиваясь с ее собственной дурманно-сладкой кровью. Сколько надо этой крови? Какой должна быть реакция? Что, черт возьми, вообще должно случиться?

…Не случилось ничего. Стелла так и осталась лежать недвижимой. Ее сердце не билось, ее легкие больше не наполнялись воздухом, ее кровь утратила сладость и притягательность.