И не стало вентиляции: вместо нее появился достаточно широкий коридор без начала и конца, возник ядовито-зеленый свет за одним из поворотов, ввинтился в уши волчий вой.
Обрывки исписанной бумаги и картона — на открытках изображена сирень.
На каждой открытке — сирень. Белая.
Отгрызенные, покрытые бесцветным лаком ногти, которые теперь царапают руки и ноги, впиваясь в беззащитную кожу.
Таблетки парацетамола и серый порошок — сильное снотворное. Нельзя дышать, потому что эта гадость попадает в ноздри. А оттуда — в кровь.
И зеленый свет за углом.
Все это происходит здесь и сейчас: пока Саша ползет по вентиляционной шахте.
Домовой выл.
Коридор вывел в пещеру, к потолку которой прилипли волшебные зеленые огоньки; в стенах Саша увидела много-много черных дыр — вентиляционных ходов. А посреди пещеры неподвижно лежал ее Коля. Вокруг него возился черный пушистый комочек, который чем-то напоминал ежика; вот только руки у него были как у людей — пять пальцев и крохотные ладошки. Большой палец длиннее человеческого.
Саша потрогала синячки на шее.
Это его дом, подумала она. Его жилище. Как оно помещается… в вентиляции?
Волшебство?
Домовой украшал Колю веточками сирени; засовывал их в карманы, под ремешок, за уши, в носки; клал веточки на глаза; иногда останавливался и хрипло дышал на Колину кожу, быстро-быстро тер ее рукой, словно пытался отогреть, а потом выл. Тоскливо, без всякой надежды.
Саша выбралась из вентиляционной шахты и спрыгнула на пол, сделала шаг — лепестки мягко пружинили под ногами. Будто осенние листья.
Коля был одет, как в тот самый день. Позавчера. Или сколько уже прошло дней?
Только носки на нем были другие — те самые, что связал домовой.
— Егор! — позвала Саша.
Домовой замер. Бесформенный волосатый колобок, он дрожал, и длинные черные волоски, похожие на иголки, дрожали вместе с ним.
— Кто из нас чудовище? — спросила тогда Саша. — Ты или я?
Он молчал.