Ревелль

– Мы семь лет ночевали в одной спальне. – Это была комната моей мамы. Но Милли и Колетт не хотели жить вместе с отцами, и к тому же мы ни в какую не желали разлучаться.

– И все равно ты по ним скучаешь, – повторил он уже мягче.

Мне до боли в груди хотелось поговорить об этом. Кому я могла довериться? Только не Нане – ей было невыносимо смотреть, как мы с сестрами отдаляемся друг от друга. И уж точно не дяде Вольфу. Но как описать причины нашего разлада, не упомянув о моей магии?

– Мы больше не ходим в столовую вместе.

Как будто дело только в этом.

– Что ты имеешь в виду?

Я подняла с крыши мокрый листок и покрутила в пальцах.

– После гибели наших мам мы взяли за правило всегда сидеть за одним и тем же столом. Он стоял близко к кухне, но при этом далеко от тетушек и дядюшек, поэтому мы чувствовали себя очень взрослыми. Не знаю, почему я вдруг об этом вспомнила. Глупо.

Он откинулся назад, опираясь на руки.

– Нет тут ничего глупого. Давно известно, что в столовой одни столы гораздо лучше других. Поверь, я в этом разбираюсь.

Наверное, в его приюте тоже обедали в общем зале.

– Оставшись без матерей, мы в первые месяцы бесконечно строили всякие хитроумные планы, как усесться за тот самый стол, опередив Роджера и мальчишек. Понимаю, как нелепо это звучит – волноваться о том, кто где сидит, когда мы только что потеряли наших мам. Но в то время мы были этим одержимы.

– Тебе было лет одиннадцать, да?

Я с трудом кивнула.

– Что изменилось между тобой и сестрами?

– А почему ты решил, будто что-то изменилось?

Он неуверенно объяснил:

– Когда ты с ними, у тебя настороженная улыбка. Ты рада видеть их, любишь их, но… как будто отстраняешься.

Я взглянула на него:

– И все это ты понял только по моей улыбке?