Я вздохнула:
– Ну ладно, есть у меня сценическая улыбка. Что тут необычного?
Он стал считать на пальцах:
– У тебя есть особая улыбка, когда ты рядом с Роджером. Настоящая, но все равно неуверенная. Рядом с Тристой улыбка совершенно другая. Очень натянутая. Ну-ка, ну-ка… Еще одна – когда ты ведешь вежливые разговоры, другая – когда ты устала, но стараешься держаться бодро. И, конечно, когда зачаровываешь Дьюи.
Я чуть не свалилась с крыши.
– Что-что?
Не похоже, что Джеймисон нарочно старается разозлить меня. Но он мимоходом затронул тайну, которая может разрушить всё.
– У тебя есть специальная улыбка, когда тебе нужно зачаровать Дьюи.
– С чего ты взял, что я его зачаровываю?
Его брови опять сурово сдвинулись – он был сосредоточен.
– Иногда рядом с ним ты выглядишь очень напряженной. Словно тебе больно.
– Мне не больно. Просто… Да с чего ты взял? – Если это разглядел Джеймисон, то может увидеть и каждый.
Он провел указательным пальцем сначала по одному уголку моих губ. Затем по другому.
– Когда тебе больно, у тебя мышцы вот здесь натягиваются. Я заметил это после того несчастного случая. В день, когда мы с тобой, гм, впервые встретились.
Тепло его пальцев осталось у меня на губах, сводя на нет все заготовленные возражения. Это мягкое касание – оно было таким же, как в ту первую ночь, когда я прикоснулась к нему губами, когда он застыл от удивления на один блаженный миг, прежде чем ответил на поцелуй.
Я встала, повернувшись к нему спиной:
– У меня бывают мигрени. Только и всего.
– Мы говорили о том, что между тобой и твоими двоюродными сестрами что-то изменилось.
Это он еще мягко выразился.
– Мы все хотели стать примами. Я даже не претендовала на это, пока… Наверное, пока меня не назначили.