Евреи, возможно, были довольно незначительным народом, мало заботившим великие державы; но Бог их писаний, ниспровергнувший других богов так же, как Александр и Помпей свергали царей, господствовал над мирозданием безраздельно. «Ибо от востока солнца до запада велико будет имя Моё между народами…» [134] Эти слова не случайно напоминают претензии персидского царя. Великодушие, проявленное Киром по отношению к изгнанным из Иерусалима евреям, не было ими забыто. В отличие от правителей Египта, Ассирии или Вавилона, он продемонстрировал уважение к Богу Израиля. В большей степени, чем кто-либо из иноземных монархов, упомянутых в анналах истории изгнанников, Кир послужил для них образцом царя. И небеса после возвращения евреев из Вавилона стали чем-то напоминать персидский царский двор. «Откуда ты пришёл?» – спрашивает в Книге Иова Бог у царедворца из своей свиты, который именовался «Противоречащим» – «Сатаной». И сатана отвечает Ему: «Я ходил по земле и обошел ее» [135]. В Афинах страх перед соглядатаями Великого царя вдохновил Аристофана изобразить одного из них в виде огромного глаза; но в иудейском Писании не было места насмешкам над царскими слугами. Слишком могучими, слишком угрожающими были эти доносчики. Когда Господь упоминает Иова, отмечая, что он «человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла» [136], Сатана насмешливо заявляет, что тем, кто преуспевает, легко оставаться хорошими людьми; «но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?» [137] Поспорив с Сатаной, Бог отдал Иова в его руки. Ни в чём не повинный Иов лишился всех земных благ; его дети погибли; его тело покрылось нарывами. «И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел» [138].
Преступник, приговорённый к казни методом скафизма, не мог, конечно, себя скоблить: его руки не были свободны. Но право приговорить человека к гниению заживо являлось во времена персидского могущества ужасающей прерогативой царской власти. Однако Дарий и его наследники заявляли, что пытка эта устраивалась во имя правды, справедливости и света. К Иову, сжавшемуся, лежавшему в пепле, пришли трое друзей. Молча просидев рядом с ним семь дней и семь ночей, они попытались осмыслить обрушившиеся на него несчастья.
Всюду в других книгах иудейского писания утверждалось, что Бог всегда наказывает только виновных, а покровительствует всегда лишь праведникам. Иов, однако, отвергает такое утешение. «Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?» [140] Поразительнее всего то, чем заканчивается эта история: сам Бог обращается к Иову из бури, категорически опровергая предположение, высказанное его друзьями. Им Он сообщает: «…вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов» [141]. Но на вопрос о том, почему Иов, несмотря на невиновность, был так жестоко наказан, не даётся никакого ответа. Бог возвращает Иову всё потерянное имущество, и даёт ему вдвое больше, и награждает его новыми сыновьями и дочерями. Но те дети, которых он лишился, не восстают из пепла и не возвращаются к скорбящему по ним отцу.
Когда Аполлон истребил детей Ниобы, никто не жаловался на то, что его месть была чрезмерной. Сребролукий бог наказывал тех, кто нанёс ему оскорбление, как ему заблагорассудилось. Божественность Аполлона проявлялась не в том, что он отвечал на жалобы смертных, а в его способности совершать подвиги, которые им были не под силу. Он даже победил дракона, совсем как Мардук. И в Ханаане рассказывались истории о богах, сражавшихся с драконами и морскими змеями и тем самым демонстрировавших, что они достойны царствовать в небесах. Авторам Книги Бытия эти выдумки казались бессмыслицей и богохульством; поэтому, описывая Творение, они уточнили, что Бог (Elohim) не уничтожил, а создал обитателей глубин. «И сотворил Бог рыб больших…» [142] Но это поверхностное спокойствие иудейских священных книг обманчиво: время от времени из глубин памяти и традиций, которые даже самая тщательная редактура не могла искоренить до конца, возникает извивающаяся туша чудовища, которое в самом деле боролось с Богом. Под разными именами – Раав, Таннин, Левиафан – упоминается тот же семиглавый змей, о котором говорилось в поэме, созданной почти за тысячу лет до Книги Иова. «Можешь ли ты удою вытащить Левиафана и верёвкою схватить за язык его?» [143] Вопрос, заданный Иову из бури, был, разумеется, риторическим. Только Бог мог усмирить Левиафана. В Книге Иова Он изображён правящим наподобие персидского царя, Господином над слугами, обходящими моря и земли; но когда Он обращается к человеку, упрекнувшему Его в несправедливости, мощь Его описывается при помощи гораздо более древних образов. Неудивительно, что Иов признал поражение: «Знаю, что Ты всё можешь…» [144]
Но Иов и не сомневался в могуществе Бога – лишь в Его справедливости. Насчёт этого Бог ничего не сказал. Автор Книги Иова, в которой впервые была предпринята попытка осмыслить существование божества одновременно всемогущего и во всём справедливого, осмелился провести исключительно глубокий анализ следствий, исходящих из этого представления о Боге. Тот факт, что иудейские книжники включили её в своё великое собрание священных текстов, красноречиво свидетельствует об их попытках решить новую и насущную проблему: проблему происхождения зла. Представителей других народов, веривших во множество божеств, этот вопрос практически не беспокоил. Ведь чем больше богов почитали люди, тем больше объяснений они находили для человеческих страданий. Но чем объяснить эти страдания, если во Вселенной существует лишь один Бог? Лишь последователи Ахурамазды, которые, как и иудеи, верили, что Вселенную создало всеведущее и всеблагое божество, сталкивались с проблемой такого рода. Возможно, присутствие у престола Бога Сатаны, который подвергает Иова мучениям, а затем таинственным образом пропадает и больше не упоминается в этой истории, – это отголосок решения, предложенного персами: зло могущественно, потому что оно – сила, равная добру и соперничающая с ним. Как бы то ни было, иудейские книжники не собирались мириться с подобным объяснением. Они чтили память Кира, но в их Писаниях не было места чему-либо наподобие вселенской борьбы Истины (arta) с Ложью (drauga). Для них существовал лишь один Бог. Меньше богохульства было в мысли о том, что Он создал зло, чем в предположении, что оно может представлять угрозу для Его власти. И в обращении Яхве к Киру представления о вечном соперничестве Лжи и Истины явным образом отвергаются: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю всё это» [145].
Нигде более в иудейских писаниях нет ничего подобного этому грозному утверждению. Если Бог всемогущ, значит, Он во всём справедлив. Эти идеи и их взаимосвязь лежали в основе представлений о божественном, которых придерживались все иудеи, несмотря на существовавшие между ними разногласия. Мысль о том, что Бог позволил римлянам взять приступом Храм – не в качестве наказания за грехи избранного народа, а просто потому, что Он был творцом равно порядка и хаоса, – была слишком абсурдной, чтобы прийти им в голову. Все Его деяния вершились во имя порядка. Порой Его намерения были сокрыты от смертных, но Он не пренебрегал несчастьями людей, заботился об убогих и утешал горюющих.
Никогда прежде одному божеству не приписывались качества настолько несочетаемые: нечеловеческое могущество и близость к человеку, грозный нрав и готовность к состраданию, всеведение и забота обо всём сущем.
И этот Бог – всемогущий, всеблагой, правящий всем миром и поддерживающий гармонию во Вселенной – избрал евреев и покровительствовал именно им. Они не могли противостоять натиску римских легионов, им не удавалось защитить от захватчиков даже свою самую главную святыню, у них не было ни единого шанса когда-либо подчинить мир своей власти, но одно утешало их: твёрдая уверенность в том, что лишь их Бог был единственным истинным Господом.
Завет
Неоспоримое доказательство не заставило себя ждать. Помпея настигла божественная кара. В 49 г. до н. э. римский мир объяла гражданская война; годом позже в Греции человек, господствовавший над Римом на протяжении двух десятилетий, был побеждён в бою воинственным соперником – Юлием Цезарем. Прошло ещё семь недель – и Помпея Великого не стало. Его стремительное падение потрясло мир, а в Иудее было встречено ликованием. Как когда-то Бог победил Левиафана, так теперь сокрушил Он «высокомерие дракона» [147]. Подражая слогу Псалтири, неизвестный поэт подробно описал, как Помпей искал убежища в Египте, как его пронзили копьём, как его тело качалось на волнах, и никто не похоронил его. Помпей, именовавшийся Великим, «…не знал, что Бог велик, могуч в крепости Своей великой» [148].
Место гибели Помпея вызывало в сознании иудеев особенно яркие ассоциации. Нигде их Бог не являл свою силу столь знаменательным и впечатляющим образом, как в Египте. Некогда, прежде чем они вступили во владение Землёй обетованной, сыны Израилевы были там рабами. Фараон опасался, что народ их умножался. «И потому египтяне с жестокостью принуждали сынов Израилевых к работам» [149]. Но и фараон, и боги его были повержены во прах. Десять казней обрушились на его царство. Воды Нила превратились в кровь; вся страна наполнилась всевозможными вредителями; на Египет пала густая тьма. Несмотря на всё это, фараон долго упорствовал. Только после самого страшного ужаса – когда в одну ночь были поражены насмерть все первенцы египтян «и всё первородное из скота» [150] – царь наконец отпустил евреев на свободу. И всё же вскоре он раскаялся в своём решении и со своими воинами на колесницах отправился в погоню за беглыми рабами, настигнув евреев на берегу Красного моря. Но произошло новое чудо. Подул сильнейший восточный ветер, и воды расступились; тогда сыны Израилевы, пройдя по морскому дну, достигли противоположного берега. Египтяне во главе с фараоном погнались за ними. «И вода возвратилась и покрыла колесницы и всадников всего войска фараонова, вошедших за ними в море; не осталось ни одного из них» [151].
Здесь проявилась ещё одна отличительная черта Бога Израиля. В мире, где боги обыкновенно покровительствовали царям и завоевателям, Он избрал рабов. Иудеи всегда будут бережно хранить память о том, как Он освободил их предков. В те времена Его присутствие среди них – в виде облака днём, в виде огня – ночью – было более зримым, чем когда-либо до или после. Сначала Он шёл перед ними в столпе облачном, ведя их по пустыне; затем пребывал в скинии, шатре, превращённом в тронный зал для Него. Особую милость явил Он одному конкретному человеку; «потому что ты приобрёл благоволение в очах Моих, и Я знаю тебя по имени» [152] – объявил ему Господь Бог. Ни один из пророков в истории Израиля не был так близок к Богу, как Моисей. Он говорил с фараоном от имени Господа, он наслал на Египет суровые казни, он, подняв посох, заставил воды Красного моря расступиться. Но самым потрясающим, исключительным событием его жизни стала его встреча с Богом на горе Синай [153]. Евреи собрались на равнине у подножия горы, когда её вершину укрыло густое облако, разразился гром, засверкали молнии и раздался сильный трубный звук. «Берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве её; всякий, кто прикоснётся к горе, предан будет смерти» [154]. Но трубивший бараний рог издал ещё более громкий звук, гора сильно заколебалась, и Сам Господь сошёл на неё в огне и дыме; и Моисей был призван Им и взобрался по склону. Небо встретилось с землёй, божественное – с человеческим. То, что произошло дальше, определило ход всей последующей истории.
У иудеев были основания верить в это. Они могли не сомневаться в том, что случилось, когда Моисей поднялся на гору Синай, ведь плоды его встречи с Богом всегда были при них. В Торе содержались заповеди, которые Сам Бог нанёс тогда на каменные скрижали. «…да не будет у тебя других богов пред лицем Моим». Затем следовало ещё девять столь же лапидарных предписаний: приказывалось соблюдать Шаббат и чтить отца и мать, не делать изображений и не упоминать имя Господа всуе, не убивать, не прелюбодействовать, не воровать, не лжесвидетельствовать и не желать чужого. Но все эти заповеди имели силу именно благодаря существованию первой. Некоторые боги, в конце концов, не придавали моральным принципам такого значения, как Бог Израиля. Одни ценили красоту, другие – знание, третьи – власть. Десять заповедей были не просто приказами, но выражением самой сущности Бога Израиля. Он не требовал от евреев сделаться его рабами, но призывал избранный им народ стать ближе к нему, причаститься его естества. Именно поэтому, даруя Моисею Десять заповедей, Он сказал, что Он – «Бог ревнитель» [155]. Его любовь была такова, что тех, кто отвергал её или предавал, ждало убийственное принуждение. Когда Моисей, пробыв на горе Синай сорок дней и сорок ночей, спустился и обнаружил, что евреи изготовили золотого тельца и принялись поклоняться этому идолу, он до того разгневался, что разбил каменные скрижали и истребил три тысячи человек. Но гнев Бога был ещё ужаснее. Сначала он собирался уничтожить сразу всех сынов Израилевых. Лишь после того, как Моисей вновь взобрался на гору Синай, умоляя Его простить народ, Он сменил гнев на милость.
И всё же никто из евреев никогда не сомневался, что Бог любил еврейский народ: «…ибо ты народ святый у Господа, Бога твоего: тебя избрал Господь, Бог твой, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле» [156]. В знак этого Бог даровал Моисею, уже после Десяти заповедей, более подробный перечень предписаний. В нём содержались предписания о том, как следовало сооружать алтари, как священники должны были производить очищение, как надлежало приносить жертвы. Однако правила эти распространялись не только на священников, но и на всех сынов Израилевых. В законе, данном Богом Моисею, говорится, какую еду им дозволено есть, а какую – нет; с кем они могут, а с кем не могут вступать в половую связь; как им следует соблюдать Шаббат; как они должны обращаться с рабами; и о том, что им следует оставлять часть плодов в садах беднякам и не следует стричься «под горшок». Нарушить эти предписания означало навлечь на Израиль ужасающее наказание; и всё же, как и Десять заповедей, они были пронизаны не духом тирании, но духом преданности. Господь Бог, Творец Неба и Земли, оказал сынам Израилевым исключительную и до того неслыханную честь: Он заключил с ними завет. До них ни один народ даже не задумывался о возможности чего-то подобного. Когда заключались договоры, богов призывали в свидетели; но сами боги не заключали договорённостей с людьми. Могли ли смертные мечтать, что войдут в соглашение с божеством? Лишь иудеи пошли на это новшество, для других – богохульное и тщеславное. Для иудеев же идея завета с Господом была краеугольным камнем всех представлений о божественном. Именно Завет был записан на скрижалях, полученных Моисеем и помещённых в Ковчег; Завет хранился в Святая святых, в сердце Храма, возведённого Соломоном. И даже после разрушения Иерусалима вавилонянами договор между Господом и Его избранным народом не был расторгнут. Условия его оставались неизменными. Иудейские Писания, неоднократно подвергнутые редактуре уже после исчезновения Ковчега, были скомпилированы так, чтобы прежде всего служить воплощением этих условий и закреплять их. И каждый иудей, изучавший их, возобновлял Завет в своём сердце.
Моисей – так записано в Пятикнижии – умер накануне завоевания Ханаана, которое осуществил уже Иисус Навин. Человек, освободивший сынов Израилевых и сорок лет водивший их по пустыне, так и не ступил на Землю обетованную; «…и никто не знает места погребения его даже до сего дня» [157]. Тайна расположения могилы Моисея связана с тайной происхождения этой истории. В египетских источниках Моисей не упоминается – а равно и казни, и расступившиеся воды Красного моря, словно этот пророк существовал лишь в книгах иудейского Писания. Но качество мифа, связанного с его именем, значимость этой фигуры, бывшей – выражаясь словами одного исследователя – «фигурой памяти, а не истории» [158] – наделяли момент его встречи с Богом на горе Синай силой трансцендентной и ни с чем не сравнимой. Авторы Торы, формулируя условия Завета, соединявшего их с Господом Богом, опирались на обычаи своего времени. «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства» [159]. Так было принято на Ближнем Востоке: указ царя начинался его звучным прославлением. Когда Господь Бог предупреждает сынов Израилевых, что в случае ослушания небо над их головами станет медью, а земля под их ногами – железом, в Его словах слышится эхо угроз ассирийских завоевателей. Когда Он обещает, что расправится «со всеми народами, которых ты боишься» [160], Он предлагает защиту, словно фараон, заключающий союзный договор. Но этот Завет, облечённый в формулировки, принятые у ближневосточных дипломатов того времени, даровал евреям нечто беспрецедентное: законодательство, автором которого было божество.
ebooksa