– Если будет нужно что-то еще, дайте мне знать, мистер Хэмптон, – сказал ему Росс.
Они с Корой проговорили до полуночи.
– Достаточно будет, если пронюхает хоть единая душа, кроме Парсона, – предупредила Кора, когда они ложились спать. – Но их ферма, кажется, находится в глуши, и они не часто видят посторонних. – Кора ненадолго умолкла. – Если Парсон нам поможет, а отец девчонки сдержит слово, все может сработать.
Жена взяла его за руки. Не в первый раз Дэниел поразился тому, насколько маленькие у нее ладони. Она придвинулась поближе и заговорила снова.
– Когда Парсон положил телеграмму на прилавок, я посмотрела на пол. Местами доски стали светлее – вытерлись под моими туфлями. Но больше никакой разницы. И я подумала: «Тридцать два года. Тридцать два года я стояла здесь, состарилась, а в итоге – только трое детей, которых у меня отняла судьба».
– Кора…
– Наша жизнь, Дэниел… Мы все время лезли из кожи вон, чтобы не лишиться чего-нибудь, так ведь?
– Да. И поэтому нам причитается многое, в том числе и своя доля везения.
– Даже если все получится, Джейкобу будет больно.
– На первых порах, – согласился Дэниел. – Но если не Вероника, он найдет кого-нибудь еще. Мы построим ему дом на пастбище – отличный большой дом, как мы всегда собирались, и скоро тот наполнится детьми.
Кора посмотрела в окно, но было видно, что она погружена в себя. Она выполняла расчеты.
– Все равно многое зависит от Парсона, – произнесла наконец Кора, прервав молчание. – Денег может оказаться недостаточно. Напомни ему, что он уже нарушил несколько законов, и если это выплывет наружу…
– Не думаю, что дело дойдет до угроз.
– Посмотрим, – сказала Кора.
Часть вторая
Глава 9
В этом году Пасха ожидалась ранняя, и до нее оставалось всего четыре дня. К вечеру воскресенья кладбище должно было заиграть красками как никогда. Яркости гвоздикам и розам, пластмассовым и живым, должны были добавить ленты и банты. Чтобы подготовиться, Блэкберн принес скребок, щетку, тряпки и ведро воды. Он начал с дальнего ряда, где над могилами нависали ветви дубов. Здесь мох и лишайник разрастались быстрее всего. Уилки учил его, что отбеливающие средства слишком жесткие, особенно для талькового камня и мрамора. Пользоваться нужно только водой, да и то не из городского водопровода: старик считал, что там слишком много химии.
День для такой работы выдался хороший – солнечный и нежаркий. После снегопада на прошлой неделе весна, казалось, была готова вступить в свои права. Первое надгробие принадлежало Полу Чейсену, покончившему с собой в 1922 году. Обычай хоронить самоубийц в дальнем от церкви углу уже давно и, по мнению Блэкберна, справедливо не соблюдался. Разве жизнь и без того не была достаточно жестока, если уж человек предпочел наказание смертью? Отскоблив мох и грязь скребком, Блэкберн обмакнул щетку в ведро. Он обтер памятник спереди и сзади и, обернув указательный палец тряпкой, прошелся по выбитым на камне буквам. Блэкберн медленно двигался вдоль ряда: Шей Лири, Кэл Постон, Пол и Элли Хиггинс, Томас и Сара Мэтни.
Он дошел до камня Элизабет Рид. Под именем были вырезаны годы жизни: 1943–1949. В четвертом классе Салли Уошберн, одноклассница Блэкберна, пропала на два месяца. Никто не знал, что с ней, пока Салли не вернулась. На ногах у нее были грубые черные башмаки; к ногам кожаными завязками были примотаны металлические скобы. Салли ходила короткими осторожными шажками, иногда опираясь на костыли. Полиомиелит. Учителя и родители произносили это слово шепотом, и дети тоже переняли эту привычку, словно сказать название болезни в полный голос значило навлечь на себя то же, что случилось с Салли. Блэкберн вспомнил тот день на краю табачного поля, когда его собственные ноги ослабли. Лежа там, Блэкберн думал о Салли, но еще больше – о детях, которых видел на фотографиях. Целые ряды детей, целиком, кроме головы, заключенных в металлические трубы. А еще он думал о других, вроде Элизабет Рид, которые оказались не в трубах, а в гробах.
Когда вода кончилась, Блэкберн отнес ведро к кладовой над родником. Подставив ведро под трубу, чтобы наполнить его, он достал из кисета горсть крошек кукурузного хлеба и вошел внутрь. Лампы тут не было – только свет, проникавший через дверь. На полках по левую руку стояли стеклянные банки с консервированными овощами; на верхней полке – баночки поменьше с медом и черничным джемом. Вдоль противоположной стены тянулся бетонный желоб глубиной в фут и шириной в два фута. В дальнем конце стояли литровые банки с молоком и простоквашей. Форели Блэкберн не увидел. Но когда он бросил крошки, вода буквально вскипела. Летом он иногда делал перерыв в работе и садился на бетонный угол желоба. Иногда, высыпав крошки, он опускал руку в воду и чувствовал, как форель касается ее. Так же он поступил и сейчас, ощущая то, чего не мог разглядеть.