– Это, Богдан Матвеевич, овсяная солома. Я без неё никогда не езжу из дома. Эй, малый!
Мигом явился Васятка.
– Спроворь-ка быстренько кипятку!
Слуга побежал исполнять приказание, а Кунаков взял большую чарку и насыпал в неё горсть мелко нарубленной овсяной соломы. Из другого мешочка дьяк взял горстку снадобья, где были смешаны цветы липы, чёрной бузины, и насыпал в другую чарку.
Держа на вытянутых руках посудину с кипятком, явился Васятка.
– Заваривай, вот по сию пору, – сказал Кунаков, указав перстом, сколько наливать в каждую чарку кипятку. Подойдя к вешалке, он снял с крюка чистое полотенце и накрыл им отвары, чтобы круче заварились.
Богдан Матвеевич слова Кунакова слышал будто издалека. В глазах стало мутно, грудь стеснило, телесная дрожь усилилась.
– Испей, Богдан Матвеевич, отвару, – сказал Кунаков, поднося к губам больного чарку. – Вот и хорошо! Теперь испей из другой. Так, молодец! А теперь приляг.
Дьяк помог Хитрово лечь на постель и накрыл его шубой. Выходя из комнаты, он строго сказал Васятке:
– Будь всю ночь с воеводой и глаз не смыкай! Как очнётся, дашь пить того и другого отвару!
Дьяк вышел на крыльцо и недовольно глянул вокруг. Небо было затянуто тучами, моросил мелкий холодный дождь, вокруг не было ни души, и лишь на надвратной был человек, об этом известил удар государева колокола. Кунаков спустился с крыльца и, обходя залуженные места, подошел к избе Никифора. Поднял палку, с которой никогда не расставался, и стукнул в дверь. В избе заплакал младенец, Кунаков ещё раз ударил в дверь, которая тотчас распахнулась, и на пороге появился Никифор, а из-за его плеча выглядывал Ксенофонт.
– Это кто у тебя гостюет? – спросил дьяк, впиваясь взглядом в диакона. – Чужих людей в крепости быть не должно.
– Ах ты Господи! – всплеснул руками Никифор. – Это присланный из Казани диакон Ксенофонт. Только что пришёл.
– Не крути, поп, – жестко сказал Кунаков. – Мне ведомо, что он целый день по крепости бродит. Отписка от митрополии у него есть?
– Сейчас явлю грамоту, – сказал Ксенофонт.
– Завтра явишь на съезжей, не до этого пока. Идите, отцы православные, в храм и сотворите молебен о здравии раба Божьего окольничего Богдана Матвеевича!
Проводив взглядом Никифора и Ксенофонта, поспешивших в храм, дьяк вернулся в воеводскую избу, зашёл на свою половину и крепко задумался. Опасная болезнь Хитрово в случае, не приведи Господи, печального исхода разрушала надежды Кунакова на ближайшее будущее. На днях он получил из Москвы грамоту от своего товарища по прежним службам дьяка Волюшанинова. Государев дьяк сообщал, что царю нужен человек для посылки на Украину, где пламя казацкой войны заполыхало вовсю, к гетману Хмельницкому, и Волюшанинов назвал имя Кунакова как умельца во всяких посольских хитростях, и вскоре должен последовать его вызов в столицу.
Синбирск уже надоел Григорию Петровичу, не та это служба, где можно было ожидать больших пожалований землей и деньгами, обычное городовое строительство, конца которому не предвиделось ещё лет пять, а у него две дочери невесты и почти бесприданницы, если сравнивать с другими, чьи отцы успели, сидя на воеводствах, нахапать и набить мошну под завязку купеческими посулами и грабежом тяглого люда. «Если с Хитрово что случится, – размышлял дьяк, – то я застряну в Синбирске надолго. Пока другого воеводу пришлют, пройдёт немало времени, и поездка к Хмельницкому достанется другому».
За этим раздумьем Кунаков не забывал присматривать за работными людьми. Хотя непогода и заставила их сидеть по шалашам, но дьяк примечал, что многие впали в уныние и задумчивость, а это плохо. Мужика нужно всегда держать крепко, чтобы он работал до седьмого пота, после наедался до отвала и ложился спать, желательно без мечтательных сновидений. Вот тогда мужик послушен и надёжен, что не забунтует.
Два дня Богдан Матвеевич находился в беспамятстве, Васятка не отходил от него, поил отварами, укутывал. Что ни час, к хворому заглядывал Кунаков. Несколько раз приходил отец Никифор. Наведывались приказчики и сотники, но в избу их не пускали. Постояв у крыльца и получив от Кунакова наказ говорить своим людям, что воеводе стало лучше, они скрывались в клубах влажного тумана, который по вечерам стал окутывать Синбирскую гору.