Дверь избы пристанского начальника была распахнута настежь. Палецкий шагнул в полумрак и скривился от сивушной вони. На лавке лежал человек и храпом отпугивал мух, которые норовили залететь и залезть в его отверстое хайло.
– Эй, начальник! – громко произнес Палецкий. – Очнись, у тебя Волгу украли!
Ответом ему был могучий выплеск храпа, в котором были и бульканье, и свист, и хрипение. Шляхтич покачал головой, взял бадью с водой и вылил на пьяного. Тот вскочил, как ошпаренный, и завращал полумутными очами. Палецкий для полного отрезвления наградил его щедрой оплеухой.
– Так-то ты государеву службу правишь! – грозно вскричал шляхтич. – Я тебя посажу в воду!
Через малое время возы для приезжих были поданы, на них погрузили вещи, посадили малых детей, и обоз направился к Казани. Дорога до города была топкой, в половодье пойму широко заливало водой. Палецкий ехал на коне обочь дороги и приглядывался к казанскому кремлю, который возвышался каменными башнями и стенами на холме. Опытный воин, шляхтич оценил сразу, что твердыня практически неприступна, и взял её в свое время царь Иван Грозный большими людскими потерями и перевесом сил в огненном бое.
Ворота в кремль были открыты и никем не охранялись. Обоз шляхтичей въехал на площадь и остановился возле коновязей. Палецкий слез с коня и огляделся: вдоль крепостной стены стояли несколько изб, а одна, что стояла супротив ворот, выделялась своими размерами. Эту избу можно было назвать теремом – на каменной подклети, в два этажа, с высоким и просторным крыльцом, шатровой узорчатой, как печатный пряник, крышей. На крыльце стоял высокий и худой старик в шубе и остро поглядывал на приезжих.
Палецкий решил, что это должно быть воевода, и галантно поклонился ему на свой польский манер. Его примеру последовали другие шляхтичи. Старик взмахнул рукой, что-то крикнул и ушел в избу. Приезжие переглянулись, к ним быстрым шагом шел служивый человек.
– Воевода князь Прозоровский, – сказал он, отчеканивая каждое слово, – спрашивает, что вы за люди?
– Мы, – ответил за всех Палецкий, – полоцкие шляхтичи. Определены великим государем в свои поместья на Майне.
– Ступайте за мной, – сказал служивый. – Воевода хочет вас узреть. И не заноситесь. Князь скор на расправу.
Прозоровский принял шляхтичей в просторной палате, сидя в высоком кресле с резными подлокотниками, на которых лежали его руки с сухими длинными перстами, унизанными золотыми кольцами с алмазами и рубинами. Пол в помещении был застлан громадным персидским ковром. Стрельчатые окна забраны пластинами горного хрусталя. Все это были остатки прежнего богатства и величия казанских ханов.
Шляхтичи низко поклонились воеводе, Палецкий объяснил ему, кто они такие, подал государевы ставленые грамоты. Князь нацепил на нос круглые очки и начал, шевеля бледными губами, их вычитывать.
– Добро, – сказал он. – Раз пришли, так и живите.
Прозоровский откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, став похожим на покойника. Палецкий вопрошающе посмотрел на стоящего подле воеводы дьяка Зряхова. Тот предупреждающе поднёс палец к своим губам, затем поманил шляхтичей за собой. Осторожно ступая по мягкому ковру, все вышли в другую комнату, где на полках было много свитков, стоял стол с чернильницей и кресло.
– Князю сильно неможется, – сказал дьяк. – На Казань назначен воеводой боярин Шереметьев. Вам, паны, придётся ждать его прибытия. А Прозоровский завтра едет в свою коломенскую вотчину.
– Как же нам быть? – спросил Палецкий.
– Я сказал, что ждать боярина Шереметьева.
– Скоро ночь, – вскипел Лайков. – Нам нужно устроить семьи!
– Не горячись, панок, – дьяк Зряхов кисло сморщился и призвал подьячего Клюкина: – Порфирий! Отвори осадную избу, пусть паны живут в ней, сколь похотят.
Осадная изба стояла неподалёку от воеводских палат. Клюкин достал откуда-то из-под крыльца ключ, отпёр и распахнул дверь.