Налегая изо всех сил на весла, стрельцы преодолели течение, особо мощное на стрежне реки, и Синбирская гора стала расти в размерах. Завиднелись избы у подножья горы, пристань и причаленные к ней струг и лодки. Сама гора слабо курилась дымом, ни изб, ни людей с воды на ней не было видно.
Лодка причалила к подгорной стороже, стрельцы помогли Сёмке вытащить пленного на берег, привели лошадь и забросили на неё калмыка. Сёмка взял в руки повод и полез в гору по наезженным и нахоженным следам. Подъём был крут, лошадь шла плохо, и Ротову пришлось её тащить за собой изо всех сил. Поднявшись на гору, он понял, что обессилел до мелкой и частой дрожи в ногах.
Сотни работных людей рыли с крымской стороны будущей крепости громадный ров и землю вынимали на город, чтобы устроить вал. На самой вершине горы кругом стояли кладки брёвен, а между ними виднелось несколько изб. К ним Ротов и направил свой путь.
День для Богдана Хитрово был начат с радостной вести, ему донесли, что к Свияге подошёл дьяк Кунаков с полутора тысячами работных людей, присланных из Нижегородского уезда воеводой князем Долгоруким. Хитрово распорядился дать людям небольшой отдых и поставить на земляные работы, близко Петров день, скоро макушка лета, а сделано на строительстве гораздо меньше того, что воевода задумывал.
– Дожал-таки, Григорий Петрович, ты князя Долгорукого, – довольно сказал он дьяку. – От государя нам отписали, что люди посланы, а их не было до сего дня.
– Князь мыслил, как в прошлый раз, отсидеться за посулами, – не вышло, – ответил Кунаков. – А на горе, я зрю, дело спорится.
– Брёвен на важные избы и треть ограды навалили, – сказал Хитрово. – Завтра начнём ставить наугольную башню на крымской стороне, что к Волге. Прохор Першин назавтра обещал нам новость.
– Что за новость?
– Я знаю какую, но промолчу, – ответил воевода. – Добрая новость и нужная.
– А это что там за напасть! – встревожился дьяк, указывая на Ротова, который приближался к воеводской избе.
На Сёмку с его поклажей обратили внимание и работные люди, они бросили лопаты, оставили носилки, на которых таскали землю на вал, и окружили воеводскую избу.
Возле крыльца казак снял пленного на землю, попытался поставить на ноги, но тот валился на сторону.
– Развяжи языка, – приказал Хитрово, спускаясь с крыльца.
Сёмка освободил пленного от верёвки, несколько раз встряхнул, и тот открыл глаза.
– Кто таков? – спросил воевода.
Калмык закусил губы и закрыл глаза.
– Эге! – воскликнул дьяк Кунаков. – Нехристь в молчанку задумал играть. Вели, воевода, посадить его в яму да вели кликнуть Коську Харина и толмача Урчу. Те ему скоро язык развяжут.
– Добро! – сказал Хитрово. – Распорядись сам. А ты, казак, ступай за мной.
Новая воеводская изба ещё сочилась смолкой, запах в ней дурманный от свежих сосновых брёвен. Она была много просторней карсунской съезжей, для воеводы в ней устроили особые покои.
– Ты, кажись, Сёмка Ротов? – спросил Богдан Матвеевич. – Где языка взял?