И тут жёнки приступили к отцу Никифору, стащили с чурбана и начали его щипать, тискать и колотить кулаками. Стрельцы-караульщики не дали кабацким стервам зашибить Никифора, отбили его и на руках занесли на Синбирскую гору к воеводской избе.
При виде истерзанного священника шибко осерчал Богдан Матвеевич Хитрово, чего с ним никогда не бывало. Громко призвал он к себе дежурного полусотника и повелел тому повязать всех буянов и баб в подгорье. Затем воевода с дьяком сами поспешили за ними, чтобы учинить скорый розыск и крутую расправу.
И приговорил воевода Хитрово всех гуляк и баб сечь нещадно батогами, затем вывезти их на другой берег и там бросить.
Коська и его пять доброхотных помощников стрельцов до испарины на своих спинах били батогами гуляк, а когда пришел черед бить Дырявую Квашню, палач упал перед воеводой лицом наземь.
– Пожалуй своего раба, милостивец! – взвыл Коська. – Дозволь, воевода, взять за себя эту жёнку!
Богдан Матвеевич вопросительно глянул на Кунакова.
– Я тебе женюсь, рвань косорылая! – заорал дьяк на Коську. – Я вот сейчас велю казакам подложить тебя, как хряка!
Утомился Богдан Матвеевич от мелькания батогов и людских воплей и смилостивился.
– Вели, Григорий Петрович, – сказал он дьяку, – всех гулящих людишек собрать и завтра же отправить под Карсун на засечные работы. А срамных баб вели кинуть в тюрьму. После решим, куда их девать. Может, и вправду повыдавать их замуж, охотники вроде есть.
– Мужик что таракан, – проворчал Кунаков. – На любую грязь и сырость с охотой залезет.
– Вот и кликни охотников. Никифор отлежится и обвенчает. Пусть их мужья уму-разуму своим битьём учат. А пока – в тюрьму!
Казаки подхватили избитых жёнок и поволокли в гору, а гуляк погнали палками. Вот такое похмелье устроил Богдан Матвеевич синбирским гулякам и гулёнам.
Работные люди суд воеводы хвалили, да и срамные жёнки были довольны стать венчанными жёнами. Одни гулящие люди злобились и норовили бежать, но из синбирской земляной тюрьмы побегов не бывало.
Жестокое усмирение гуляк и гулевон, которых мужья стали учить битьём, охладило пылкую любовь работных людей к царёву кружалу. Гульба в пригорье поутихла, теперь питухи, купив вино, прятались в лесу и норовили не попадаться на глаза начальным людям.
Тем временем башня на берегу Волги была построена, и впритык к ней росли срубы Крымской стены, до ворот, которые Прохор Першин замыслил сотворить в проездной башне. Вскоре и вода в колодце открылась и оказалась годной для питья. Богдан Матвеевич уверовал в градодельца и полностью передоверил ему проведение работ. Дьяк Кунаков, который ждал, что Прохор вот-вот впадёт в винопитие, скрепя сердце согласился с воеводой, хотя продолжал к Першину принюхиваться.
Богдана Матвеевича стали более занимать мысли о делах московских. В середине июля 1648 года по всем областям государства была разослана грамота Алексея Михайловича, что по указу великого государя и патриарха, по приговору бояр и по челобитью стольников и стряпчих и всяких чинов людей велено написать Уложенную книгу, для чего выбрать пригодные к государевым и земским делам статьи из правил апостольских и святых отцов церкви, собрать указы прежних государей и выдумать новые статьи, по которым Русское государство будет жить впредь.
Эта новость заронила в Богдана Матвеевича надежду, что он станет надобен для работы над новыми законами и его синбирская пограничная служба завершится. Однако в Москву его не позвали, из окольничих в совет по выработки Уложенной книги вошёл князь Волконский, старый думский жилец, известный своим стойким молчанием по любому вопросу, который поднимался на заседаниях Боярской думы. Председателем совета по написанию Уложенной книги был поставлен князь Одоевский, не отличающийся глубокомыслием боярин из Рюриковичей. Поразмыслив над этими фактами, Богдан Матвеевич понял мысль государя – собрать в совете недалеких и покладистых людей, таких, что не умствуют, а спешат исполнить царскую волю. Поначалу раздосадованный невниманием к себе Богдан Матвеевич хотел послать грамоту Ртищеву, но в конце концов решил, что лучше быть в стороне от того, что делается в Москве.
Пора пришла проехаться по черте, посмотреть, как идут работы, и Хитрово велел Васятке, чтобы тот готовился в путь.
– Как там московские стрельцы? – спросил он дьяка. – Не пора ли их к делу приставить? А гулящие людишки протрезвели?
– Все живы и к работе годны, – ответил Кунаков. – Только работать будут из-под палки.