Звякнуло железо, набухшая дверь со скрипом, тяжело отворилась, в проёме встал человек. Он был заметно стар, но ещё крепок, в жилистой руке Степан сжимал кистень.
– Что, Филька, опять из Москвы клопов на себе приволок?
– Почём я знаю. Меня никто не ест. Может, Влас?
– Ступайте на берег и выбейте палкой одежонку, – сказал Степан. – Что за человек?
– Свой, – сказал Филька. – С карсунской черты сбёг.
– Иди с ними выбивать клопов, – велел Степан.
Федька позже остальных зашёл в избу, поднял руку, чтобы перекреститься, и замер: в правом переднем углу образов не было.
Хозяин заметил смущение Федьки и хохотнул:
– Крестись, парень! Здесь все крещеные, только по-своему. И тебя окрестим.
– Я – крещёный! – схватился рукой за нательный крест Федька.
– То тебя поп крестил, – жестко сказал Степан. – Ты несмышлёным был, а сейчас в полном уме. Будет срок, сам в купель красную запрыгнешь.
Влас и Филька, потупившись, молчали. Старик явно имел над ними власть.
– Лом был, – сказал он, зажигая в железном светце лучину. – Велел сказать, чтоб сидели здесь, его поджидали, скоро он явится.
Потрескивала лучина, порой ярко вспыхивая и озаряя закопчённое нутро избы.
– Укладывайтесь спать, ребята, – сказал Степан. – Набирайтесь сил. Атаман может в любой миг нагрянуть с ватажниками.
Впечатления от последних двух дней долго не давали заснуть Федьке. Побег из тюрьмы, прощание с братом Сёмкой, встреча с ватажниками, прибытие на воровской стан, всё это мелькало в его мыслях, вызывая вопросы, ответа на которые Федька не знал. Кто такой атаман Лом? Куда он поведёт свою ватагу? Возьмёт ли новика с собой или прикажет связать и бросить в воду?
Федька ворочался на полу, поудобнее устраивал голову на свою суму, но сон не приходил. На уме были родной брат, мать, отец. Ведают ли они, что стряслось с их старшим сыном? Наверно, ведают, казаки из их слободы дали знать о Федькиной беде. Разлука с родными будет, скорее всего, вечной, с неизбывной горечью, начал понимать казак и, молча, заплакал.
Под полом избы, попискивая, завозились мыши, оседая, поскрипывал избяной сруб, потом эти звуки заглушил листвяной шум ветра, и пошёл дождь.
Влас и Филька, посапывая и посвистывая носами, давно спали, старого Степана не было слышно, наконец и Федька уснул.
Ватажников поднял Степан, он тяжело бухнул дверью и возгласил: