– Ой, Моули, где ваши манеры! – шутливо упрекнула ее Рут, готовая рассмеяться от облегчения, что удалось избежать чего‐то худшего, но безропотно повиновалась, когда экономка указала ей глазами на дверь.
Этель тем временем жалобно простонала в свое оправдание:
– Я так несчастна!
Ханна сдержала нетерпеливый жест. Она знала, что девичьи любовные страдания могут быть такими же мучительными, как страдания женщины, а то и горше, но для девушки двери все еще открыты, и у нее остается время побродить вокруг и найти то, чего она хочет, в то время как для женщины двери захлопнулись намертво и что‐то найти она могла только внутри, причем чаще всего не то, чего хотела, а что могла получить.
– Почему ты несчастна? – мягко спросила Ханна, и Этель воскликнула:
– О, мисс Моул, приходил мистер Пилгрим, и отец разъярился на него – из-за вас!
– Откуда ты знаешь, что из-за меня?
– Потому что… я после этого видела мистера Пилгрима, и он мне сам рассказал.
– Что ж, очень любезно с твоей стороны сообщить мне новости, – произнесла экономка и вышла из столовой под протестующие вопли Этель, что гнев отца не изменит ее поведения.
В прихожей Ханна энергично потерла щеки и поморгала, чтобы избавиться от ощущения жжения под веками. Ее болезненный, воспаленный гнев, которого не облегчили бы никакие возмущенные речи, сменился живой и почти веселой злостью. Мисс Моул постучала в кабинет и явила свое лицо мистеру Кордеру, который тут же решил, что оно совершенно не подходит для его экономки.
Преподобный кипел благородным презрением к мистеру Пилгриму, но был настроен уловить любые подозрительные признаки в поведении мисс Моул, а сознание того, что он владеет сведениями, которые могут ей повредить и которые он намеревался пока утаить от нее, придавало ему ощущение власти над противницей, выразившееся в холодной вкрадчивости манер.
– Я могу что‐то для вас сделать? – спросил он. Виноватой экономка не выглядела, но преступники часто бывают бесстыдны.
– Да, можете, – кивнула Ханна. – Я хочу знать, что вам рассказал мистер Пилгрим.
Наглость мисс Моул разозлила мистера Кордера. Он всегда старался уклониться от прямого нападения, и его ощущение власти заметно уменьшилось.
– Это была конфиденциальная беседа, мисс Моул.
– Часть которой в подробностях известна Этель.
– Я не несу за это ответственности. – Преподобному совсем не хотелось повторять слова мистера Пилгрима. Он боялся, что эта женщина, не похожая ни на одну из знакомых мистера Кордера, подтвердит их и принудит его к какому‐нибудь действию, о котором не удастся посоветоваться ни с одним комитетом. Поэтому Роберт Кордер укрылся на высоте своего положения, с которой адресовался и к мистеру Пилгриму. – Думаю, я могу гарантировать, что больше он никому ничего не расскажет. Я считаю его поведение недостойным мужчины, мисс Моул, и даже если бы я не сомневался в правдивости его заявлений, я бы все равно должен был их проигнорировать. Мы все хоть раз так или иначе согрешили.
– О, ну не все, конечно, – вставила Ханна и попыталась изобразить восхищенный взгляд.
– В той или иной степени, – исправился преподобный. – Лично я, например, готов оставить прошлое в прошлом. Я сужу о вас по тому, что знаю сам, мисс Моул. Я не задаю вам вопросов и ничего не хочу от вас слышать.
Пожелай мистер Кордер услышать признания экономки, этот способ был бы самый правильный. Еще немного, и снисходительность хозяина превысила бы меру того, что Ханна могла вынести. Антипатия, которую она к нему испытывала, вернулась с удвоенной силой. Ханна задавалась вопросом, какое влияние на его снисхождение оказало наличие у нее «небольшой собственности», а его нежелание ничего слышать так и подталкивало поступить наперекор. О, она бы дорого дала, чтобы увидеть, как Роберт Кордер барахтается в море смущения от признаний экономки, а ее текущее душевное состояние отчаянно требовало удовлетворения. Мисс Моул подозревала, что бо́льшая часть ее боли просто растворится, если она расскажет преподобному всю правду и при этом уверит, что ей плевать, а кому не нравится, тот может катиться к черту. Да, если бы в разговоре с проповедником она могла употребить это выражение, ей определенно полегчало бы!