Она возводит.
К чему это…
В спину упиралось что-то твердое, кололось. Должно быть, смятая корзина. Пересохшие ивовые прутья разломились и торчали, как иглы.
Далеко-далеко слышался голос, тихо, на грани сознания, ускользая, как шепот.
Кай узнал его, напрягая слух.
Ветер… свистит ветер, проникая в узкие бойницы на вершине башни. Сыплет и сыплет сухую снежную крупу.
Хлопает ткань.
Темно.
Голос цедит слова по капле, как лекарство в стакан.
Ему отвечает молчание ночи и холодный голос ветра, пробирающий до костей.
И…кто-то еще стоит там наверху. Бесформенная расплывшаяся тень, прореха во тьме.
Отец.
— Повремени, наешься еще, — просипел первый голос.
Кашель, жуткий, надсадный, знакомый с прошлой зимы. Длинный хрип, склеивающий легкие.
— Не время… лить кровь, не думая. Скоро… остановятся реки, и ты станешь бессилен. Тогда крепость возьмут, а мальчишку увезут на муки. Дай нам время. Потом… на улицах Тесоры, натешишься… вдосталь. Я обещаю.
Молчание. Рвется и полощется черная ткань.
— Ты же был когда-то рыцарем. Для нас важны эти… переговоры. Важен пленник. Подумай о сыне. Казнят его, и ты… ничего не сможешь сделать… — сиплый кашель. — Когда ляжет лед…
Я сплю, подумал Кай и попытался сжать руку в кулак.
Пальцы не сгибались.
В запястья вгрызлось железо.