Полусотник выхватил у Курдюка поводья, запрыгнул в седло, промчался несколько раз между пристанью и амбаром вокруг начальных людей и осадил жеребца перед воеводой.
– Справный конь, – сказал Сёмка. – В нашей сотне лучше не отыщется.
Путь к усадьбе Светешникова шёл через бобылью слободку, где жили мужики, не платившие поземельной подати и работавшие на соляном промысле. Поселение состояло из трёх десятков изб, и не у каждой из них имелся огород и постройки для содержания скота. Народ здесь жил сбродный, со всех краев Руси. Люди приходили сюда, жили, работали, затем уходили, но не все, некоторые оставались в Усолье навсегда, и население его понемногу прирастало.
– Это что у тебя? – спросил Хитрово, указывая на высокое строение в конце слободки.
– Боевая башня, – ответил Светешников. – Сейчас она пуста, но там всё к бою готово.
Караульщик открыл им дверь башни, и они вошли на первый этаж.
– Открой оружейню! – приказал хозяин.
В помещении хранилось много копий, сабель, пищалей, пороха, свинец для пуль и картечи.
– На втором ярусе устроены две большие пищали, – сказал Светешников.
Богдану Матвеевичу всё увиденное им понравилось.
– Хвалю! – сказал он. – Ты, Семён Надеевич, оказывается, не только промышленник, но и воин.
– А вот моя усадьба! – сказал Светешников, показывая на возвышенность, где за двухсаженной бревенчатой стеной возвышался громадный дом на каменных подклетях. Вокруг него были расположены службы: поварня, баня, два амбара, конюшня, ледник, две избы для проживания боевых людей, которые кормились за счёт хозяина и получали за свою службу по пятнадцать рублей в год. В проездных воротах и по углам стен были устроены башни, в которых находились шестнадцать медных и железных пищалей с запасами пороха, свинца и каменного дроба.
– Это же настоящая крепость! – поразился Богдан Матвеевич. – О твоём усердии по охране границы, Семён Надеевич, я обязательно скажу великому государю.
– Два года назад, – сказал Светешников, – налетели ногайцы, угнали табун коней, на полях и на хлебе поймали жёнок и детей. Всех в полон увели. В прошлом году опять пришли, но мои люди их ждали в засадах. С большим для них уроном отбили ногайцев. В этом лете ещё не приходили, ведают, что великий государь ставит крепость Синбирск, а в Арбугинских полях на их приход имеется посланная твоей милостью сотня.
– Мои казаки у тебя были? – живо спросил Хитрово.
– Приходили. Я их свёл со своими караульщиками, что поставлены вдоль речки Сызранки, они вместе и промышляют степняков.
У ворот усадьбы гостя встретила Антонина Светешникова, разнаряженная не хуже московской боярыни. Она была одета в летник из синего атласа, сотканного по полям с золотыми нитями, с вошвами по подолу из чёрного бархата, расшитыми канителью, на шее у хозяйки сияло жемчужное ожерелье, на голове была шапка с возвышением, так называемая кика, украшенная золотом и драгоценными каменьями, с кики спадали, по четыре с каждой стороны, жемчужные нити, доходившие до плеч.
Управитель взял коня под уздцы, и Богдан Матвеевич сошёл на землю. Светешникова поясным поклоном приветствовала воеводу и окольничего.
– Милости просим, господине Богдан Матвеевич, – нараспев произнесла Антонина Андреевна.
По выскобленному добела настилу Хитрово прошёл по двору, поднялся на крыльцо и ступил в нарядно убранную горницу. Здесь уже был накрыт стол с большим числом блюд из самой лучшей волжской рыбы, и пития – хмельное, сладкое и кислое. В горнице Хитрово и Светешников остались одни, если не считать прислуживающего им человека.