Богдан Матвеевич с дороги был голоден и отведал всего, что ему предлагалось, особо похвалил уху из раков, необычайно крупных и вкусных. Нелюбитель хмельного, он попробовал разные квасы, и все их одобрил.
После обеда Богдан Матвеевич приступил к тому, из-за чего он заехал в Усолье.
– Великая честь тебе выпала, Семён Надеевич! Великий государь велел мне спросить тебя, что ты желаешь получить за судейскую промашку с твоим отцом Надеей Андреевичем?
Слова, вымолвленные окольничим, до глубины души поразили молодого Светешникова своей неожиданностью. Гость объявил ему неслыханную царскую милость, о которой редко помышляют простые смертные, но одновременно эти слова всколыхнули в сыне Надеи Андреевича ещё не до конца пережитую боль. Семён долго молчал и, наконец, проговорил:
– Милость великого государя, объявленная тобой, окольничий, так неожиданна, что я, худородный, пребываю в смятении и не нахожу слов, что ответить.
– Не велика трудность, – сказал Хитрово. – Ударь челом государю, проси дворянство. Вотчиной ты владеешь, не у всякого боярина такая сыщется.
– Не по Сёмке шапка, Богдан Матвеевич! Я ведь не воин, а купец и промышленник. Обык делом торговым заниматься, а не саблей махать. Да и моё ли это дело? Я и со своими боевыми людьми еле управляюсь.
Светешников поднялся с лавки, подошёл к шкафу и взял из него книгу.
– Вот был в том году на Москве, приобрёл. «Хитрости ратного дела» называется. Мудрёная книга, не для моего слабого умишки. А вот эта книга, – хозяин достал её из шкафа, – как раз по мне и в моём деле большая помощь – «Книга сия глаголемая по-эллински и гречески арифметика, а по-русски цифирная счётная мудрость».
– Не хочешь быть дворянином, тогда проси почёта гостиной сотни. Стань тем же, кем был твой отец, – сказал Хитрово, удивляясь простоте Семёна Светешникова. Другой на его месте взял бы от государя всё, что тому по силам дать.
– В гости мне никак нельзя, – вздохнул хозяин. – Достаток не тот. Усолье у меня недавно, двух лет нет, да и то спасибо Василию Григорьевичу Шорину, что за меня поручился.
– Так ничего и не желаешь получить от великого государя? – спросил Хитрово.
– А что мне желать? – погрустнел Светешников. – Здоровья? Так в том государь не мочен. Слаб я грудью, Богдан Матвеевич. Одно слово, не жилец. Скажи великому государю, что всем-де Светешников доволен и молит Бога, чтобы продлились дни его царствования во славу единого Бога и Спасителя рода человеческого.
– Добро, – промолвил Хитрово. – Так и скажу великому государю и знаю, это его порадует, что есть такой честный и прямодушный человек, как ты.
– Прости меня, недостойного, если что сказал не так.
– Пустое. Ты мне пришёлся по сердцу. И помни, что через меня ты можешь в любой час обратиться к великому государю.
– Спасибо на добром слове, – сказал Светешников. – Изволишь, Богдан Матвеевич, пройти в опочивальню, отдохнуть после обеда?
– На границе я отвык жить по-московски, – усмехнулся Хитрово. – Хотя смолоду спешил после обеда залечь на перину, а другой сверху накрыться. Посему удовлетвори мое любопытство, покажи соляные промыслы и то, как они устроены.
Светешников кликнул ключника Савельева и приказал ему готовить коней для поездки на промыслы. В комнате было душно, и они вышли на крыльцо, с которого открывался богатый вид на волжский плес. От усольской пристани уходил купеческий струг с солью, а на его место встала громадная, нагруженная лесом лодка.
– Варницы страх как прожорливы, – сказал Светешников. – Вблизи дровяного леса почти нет, возим из Заволжья.