– Наши истории перетекают одна в другую. Говоря обо мне, мы приоткрываем завесу твоей жизни, а пока я рассказываю о тебе, Дэвид, ты вспоминаешь, кто я такой. Только не думаю, что я причина того, почему ты оказался в чуждом для тебя мире. Нет, это далеко не так. Я лишь одна из множества ступеней, что тебе предстоит пройти.
– И что же дальше? Ведь, как я полагаю, мы еще не закончили.
– Верно, но в этот раз ты будешь сторонним наблюдателем, поскольку в те дни тебя здесь не было.
Свет за окном мгновенно погас, погрузив комнату в непроглядную тьму. Чтобы хозяин не испугался и не попытался сбежать, Льюис залез к нему на колени, придавив к дивану своим весом. Со стороны камина послышалось знакомое ушам чирканье спички, и вспыхнул крохотный огонек, заполонивший пространство дрожащими тенями предметов мебели. Едва Дэвид сконцентрировался на спичке, как она тут же влетела в камин, заставив разгореться сухие поленья. Языки пламени рьяно хлестали по кирпичному периметру, бревна потрескивали под напором огня. Профессор сидел рядом с Дэвидом на диване и, не отрываясь, смотрел на танец огня.
– За свою жизнь я видел Патрика Мэрлоуза лишь дважды. Первый раз случился, когда он зашел за Сэйди в конце занятия. Помню, она заканчивала играть одно из моих упражнений на скорость рук, как кто-то постучал в дверь, и это, прошу заметить, при наличии звонка. Я сказал ей не отвлекаться, а сам пошел посмотреть, кого там принесло. На пороге стоял тощий, как щепка, юноша с не самым приятным лицом, покрытым прыщами, но совсем не это делало его неприятным, а глаза. В них было что-то злое, безумное. Парень держал руки в карманах, очевидно, чтобы я не заметил его нервозность, хотя резкие движения лица и головы выдавали его с потрохами. Я поздоровался, а он лишь с трудом выдавил из себя что-то нечленораздельное. Наш дальнейший диалог прервала Сэйди, выскочившая из комнаты. Она тут же кинулась ему на шею, чтобы покрепче обнять.
– Простите, Профессор, – сказала девушка, едва отлипнув от тощего парня, и покраснела, – Это Патрик. Мой Парень, – она сознательно выделила последнее слово, будто выражая невообразимую гордость.
– Здравствуй, Патрик. Ты не очень хорошо выглядишь. Что-то случилось?
– Нет, благодарю. Я в порядке, – ответил Мэрлоуз и направил все свое внимание на девушку. – Нам нужно идти.
Патрик так сильно ухватил ее за руку, что мне показалось, будто буквально на долю секунду он увидел у девушки гримасу боли, которая тут же исчезла под привычной улыбкой. Но, списав все на свое воображение, я отбросил столь неприятную мысль и решил было предложить им чашку чая или кофе, но они тут же растворились в воздухе, словно их здесь и не было.
Позднее я несколько раз разговаривал с Сэйди о Патрике: она отзывалась о нем с такой нежностью, с такой любовью, которая обычно присуща матерям нежели возлюбленным. Я также слышал нотки жалости в ее словах. Говоря о том, какой он сильный и целеустремленный, Сэйди сама от себя скрывала тот факт, что Патрик, если не считать их отношений, глубоко несчастен. Больше всего его угнетала его собственная семья, да и отца Сэйди он, мягко говоря, не любил, впрочем, это было взаимно.
Поскольку я беспокоился за Сэйди, то решил поспрашивать о семье Мэрлоузов среди своих знакомых, но никто толком ничего не знал. Их редко видели на людях, а шторы в доме чаще всего были закрыты. Отец Патрика Генри уезжал на работу около четырех утра и возвращался только после заката. Они, словно в клетке, жили отгороженными от всего мира.
– А узнать что-то на работе Генри?
– Он работал не в нашем городке, потому и вставал так рано.
– Странно, – хмыкнул Дэвид, – они ведь могли переехать.
– Наверно, могли, но кто точно знает, что творилось в их умах? Так или иначе несчастья Патрика пришли именно оттуда. В школе первые годы он был тихоней. Сидел на заднем ряду, уткнувшись в книжку или тетрадь, и боролся сам собой, – Профессор взял длинную кочергу и поправил дрова в камине.
– Что значит боролся с собой?
– Как мне рассказала бывший школьный психолог мисс Пратчетт, которой довелось неоднократно беседовать с Патриком, мальчик старался преодолеть непростую семейную обстановку. Настоящая битва между Разумом и Эмоциями. Но стоило ему едва подняться на ноги, как на него обрушивалась новая волна, высвобождая комплексы, страхи, злость, которые он старался держать взаперти, и битва начиналась вновь. Возможно, он и смог бы сохранить равновесие и однажды обрести силу противостоять невзгодам, но в средней школе к домашним проблемам добавились издевательства от других учеников. Они смеялись над его худобой, над его выпирающим кадыком, а кто-то запустил слух, будто его родители – это родные брат и сестра и потому их дети (кстати, их было трое) – просто-напросто уроды, которых нужно отдать в цирк.
– Вы так говорите, будто видели все своими глазами, – чем дальше заходил Профессор, тем больше Дэвида поражал факт его осведомленности.
– В какой-то мере видел, – в свете языков пламени покачал головой старик, – и здесь мы подходим к главной части истории: день, когда я увидел Патрика во второй и последний раз в своей жизни.
Профессор поднял дрожащую руку и щелкнул пальцами. В дальнем углу комнаты разными огоньками засияла рождественская елка, вытянувшаяся до самого потолка. Красные, зеленые и синие лампочки вспыхивали и гасли, освещая десятки шариков, развешанных по длинным зеленым веткам. Их бережно укрывала пушистая мишура, что подобно ручью лилась сверху вниз по ровной спирали. Если не считать елки, то все осталось прежним, и только за окном в ночной пелене бушевала метель.