Мисс Моул

– Но, Моули! – вскрикнула Рут.

– Нет, – твердо сказала Ханна. – И не надо думать, что я стерла пальцы до костей ради платья, которое ты даже не наденешь на вечеринку.

– Но ведь так и есть!

– И ты обязательно наденешь его на праздник у Тингамбобов на следующей неделе. Мне не следовало дарить тебе это платье на Рождество, но другого подарка я не приготовила. Хотя могла бы догадаться, что твоя нонконформистская совесть не оставит тебя в покое.

– Нет у меня никакой нонконформистской совести!

– Тогда надевай платье, подаренное дядюшкой, – велела Ханна.

На том и порешили, и Рут села на кровать, чтобы насладиться моментом облегчения и еще раз сказать себе, что мисс Моул знает все на свете; чтобы оглянуться на ужасные два года, промелькнувшие между смертью матери и появлением экономки, и обнаружить, что созерцать в них нечего, кроме непроглядной тьмы. Было бы подло и грубо заикнуться сейчас о черном платье с гагатовыми украшениями, ведь их наденет мисс Моул, которая позаботилась о ночнике в спальне и прогоняла страхи, не называя их по имени, была невероятно добра, но при этом не посягала на права матери, для которой у Рут в мыслях имелась масса нерастраченных ласк и слов, о чем мисс Моул оставалось лишь догадываться, но она довольствовалась и этим.

И девочка отбросила все свои тревоги, кроме единственной – о Говарде, который, как все от природы сдержанные люди, был склонен к внезапным вспышкам откровенности и мог прямо во время праздника брякнуть миссис Спенсер-Смит, что не собирается становиться священником. Просить его умолчать об этом было бесполезно: если Рут вложит идею ему в голову, та может выстрелить в любой момент. С Говардом так обычно и случалось: он был терпелив, добродушен и легок в общении, пока вдруг не оказывалось, что внутри у него давным-давно накипело, и тогда крышку котла срывало. Будет ужасно, если сегодня крышку сорвет именно по этому поводу, потому что последует не один взрыв, а целая серия, и Рут внутренне содрогнулась, после чего, бросив в зеркало последний взгляд, отправилась вниз.

Дядя Джим сидел в гостиной. Он был свежевыбрит и надел чистую рубашку, но читал вечернюю газету с таким видом, будто ему решительно все равно, отправиться на вечеринку или остаться дома, и Рут позавидовала (втайне испытывая жалость) спокойствию человека, достигшего середины жизни. Тем не менее дядюшка оторвал взгляд от газеты и похвалил внешний вид девочки, но как раз в этот момент в комнату ворвался отец, глядя на часы и жалуясь, что Говарда нет дома и что теперь они все опоздают.

– Ну-ну. – Это было обычное успокаивающее присловье дяди Джима. – Возможно, мальчик не хочет идти.

– Не хочет идти! – Роберт Кордер только сегодня утром обналичил рождественский чек миссис Спенсер-Смит, и голос у него сорвался на визг от негодования.

– Ну-ну, – снова попытался капитан. – Возможно, он встретил друга или случилось еще что‐нибудь в этом роде.

– А вдруг его сбила машина! – воскликнула Этель, явившись под перезвон бус, но никто не поощрил ее предположения, и ей осталось терзаться в одиночку.

– Странное дело, – сказал Роберт Кордер гораздо спокойнее, – что, при всей моей пунктуальности, я вынужден постоянно терпеть подобное отношение, – и выразительно посмотрел на Этель. – И где мисс Моул? И с какими такими друзьями мог встречаться Говард так поздно, да еще когда у нас назначено мероприятие?

– Ой, да ради всего святого, Боб, не делай из мухи слона! Мальчик скоро явится, и если из-за этого мы опоздаем на полчаса, так и слава богу.

– С таким настроением, Джеймс, – процедил Роберт Кордер, который с трудом верил, что ему сделали выговор в присутствии дочерей, – тебе лучше остаться тут.

– Хорошо, я с удовольствием присмотрю за домом в твое отсутствие.

– Но гнусавая тетушка Дорис, страдающая аденоидами, нарочно приехала, чтобы составить компанию племяннице! – запротестовала Рут, хотя трусливая и снобистская сторона ее натуры отчасти надеялась, что дядя Джим настоит на своем решении.

– Кто? – переспросил Роберт Кордер.

– Ее тетка с аденоидами, – угрюмо пояснила Рут.