Преподобный возглавил процессию, следующую в гостиную, старшая дочь шла за ним по пятам, младшая попыталась отстать и спрятаться за мисс Моул, но та твердо держалась впереди дяди Джима и не пропустила удовольствия видеть, как Лилия приветствует гостя и его дочерей, а затем шагнула вперед за своей порцией приветственных слов. Протянутая рука и полуозадаченный взгляд быстро сменились узнаванием.
– О, да это же мисс Моул, – констатировала Лилия.
– Как мило, что вы меня вспомнили, – отозвалась Ханна.
Кузина доблестно сдержала желание нахмуриться и наметанным глазом окинула кружево, брошь и муаровый шелк, прежде чем мисс Моул почувствовала, как ее схватил за руку Эрнест, и поняла, что только долг перед остальными гостями и полученные от Лилии инструкции помешали мистеру Спенсер-Смиту утащить ее в уголок, чтобы поболтать по-родственному.
Уголок Ханна нашла сама. Лучшего она и пожелать не могла, заняв выгодную позицию, с которой могла наблюдать, как кузина искусно варьирует теплоту улыбки для каждого вновь прибывшего; и Ханна подумала, что по этим еле заметным изменениям в сердечности можно с уверенностью судить о положении в свете, здравомыслии и твердости веры каждого гостя. Лилия была прекрасно экипирована для своей роли: достаточно богато, чтобы оказать честь гостям и напомнить об их привилегированном положении, но с должным вниманием к плохо одетым, а их тоже было немало (костюм дяди Джима был не единственным синим саржевым костюмом). Мисс Моул узнала многие лица, которые видела в молельном доме: лица матрон, старых дев и молодых людей с тощими шеями. Удивительно было наблюдать в одном месте такое скопление молодых людей с тощими шеями и огромными кадыками, и Ханна предположила, что это, наверное, как‐то связано с нонконформизмом; возможно, мистер Кордер смог бы объяснить, какая тут связь, но в настоящий момент он был занят беседой с мрачным диаконом, которого мысли о приходских делах не отпускали даже на вечеринке, хотя вечеринка тоже являлась приходским делом, его светлой стороной, и Роберт Кордер, пытаясь сбежать от диакона, стремился, как и остальная паства, подчеркнуть эту светлую сторону веры и поощрить живость, которой неизменно славились приемы у миссис Спенсер-Смит. Рут уже грызла карандаш, с воодушевлением участвуя в конкурсе, а Этель с умным видом изучала плакаты, закрепленные на спинах молодых людей. Дядя Джим, которому застенчивость была неведома, бродил по гостиной и добровольно раздавал советы участникам соревнований, которых видел впервые в жизни, и веселился больше, чем ожидал. Было легко отличить среди гостей Марджери Спенсер-Смит, которая выглядела более утонченной версией Лилии в том же возрасте, и узнать сыновей дома в юноше, в чьих манерах было что‐то от тихой доброты Эрнеста, и мальчике помладше, который выглядел откровенно скучающим, на что ни один гость, конечно, не решился бы. Дети были двоюродными братьями и сестрой Ханны и, насколько она знала свою «тетушку» Лилию, даже не слышали о существовании мисс Моул. Для них, как и для большинства людей в этом зале, экономка Кордеров была невидимкой (хотя мисс Пэтси Уизерс одарила ее милой улыбкой), и Ханна решила воспользоваться преимуществом анонимности, завидев приближающегося мистера Бленкинсопа. Рядом стоял свободный стул, и она указала на него, втайне надеясь, что Лилия или Роберт Кордер заметят ее легкомысленный жест, а сама улыбнулась Сэмюэлу, отчего лицо ее просияло и преобразилось от еле сдерживаемого смеха. Во внешности мистера Бленкинсопа, однако, не было ничего комического. Он выглядел по-особенному чистым, его смокинг был ладно скроен; маленький черный галстук и воротничок с отложными уголками шли ему необычайно; он казался стройнее в талии и шире в плечах, и шея у него не выглядела тонкой, а кадык не дергался судорожно вверх и вниз.
– Не ожидала вас здесь встретить, – сказала мисс Моул. – Вы ведь паршивая овца в стаде, но, возможно, миссис Спенсер-Смит об этом не знает. Спасибо за книги, мистер Бленкинсоп. Я спалила немало свечей мистера Кордера, читая, вместо того чтобы спать.
– Не следовало так поступать, – сказал он, слегка нахмурясь.
– Потому что это нечестно?
– Нет. Вредно для здоровья. Что касается нечестности, я собирался позвонить миссис Спенсер-Смит и сказать, что простудился…
– Я рада, что кто‐то еще способен лгать, – вставила Ханна.
– …А потом миссис Гибсон сказала, что вы тоже будете здесь, и я пришел.
– Ну тогда рассказывайте, и побыстрее! В любую минуту вас утащат играть в одну из этих дурацких игр. Что нового произошло?
– Я провел Рождество с теткой, сестрой матери.
– А когда вернулись домой?..
– А когда вернулся домой, то почувствовал себя измотанным, – честно признался мистер Бленкинсоп. – Сидишь в душной комнате после плотного обеда и пытаешься поддержать приятную беседу.
– О, как мне это знакомо! – с чувством воскликнула Ханна. – Я потратила на подобные занятия годы жизни. Годы! Примерно за четыре с половиной пенса в час. Мрачно, не правда ли? Лучше бы у меня был муж, склонный к суициду. В этом все‐таки есть какое‐то волнение и надежда на окончательное освобождение.
– Нет, если все люди будут так же находчивы, как вы, – язвительно заметил собеседник.
– Нет так нет, – с сожалением вздохнула Ханна. – И все же вы прислали мне книги! Но продолжайте, мистер Бленкинсоп. Когда вы вернулись домой, измученный, не в состоянии справиться с трудной ситуацией, что произошло дальше?
– Дальше я пошел спать, конечно.
– О боже, – простонала Ханна, – если я рассмеюсь во весь голос, миссис Спенсер-Смит услышит и уведет вас от меня, а я не могу вас отпустить, но как же мне хочется смеяться! До боли.