Джейкоб позволил им отвести себя в дом. После десятилетий топки камина в гостиной пахло дымом. На каминной полке стояла все та же фотография Вероники и Джейкоба в день выпускного, но на этот раз рядом стояли его детский снимок и карточка с вручения школьного аттестата. На столике рядом с лампой, убранная в стеклянную рамку, красовалась такая же газетная вырезка, какая была прикреплена на стене у Блэкберна.
Отец снял ранец с плеча Джейкоба и поставил его у камина, а мать повела сына через столовую на кухню. Его стул был там же, где и всегда. Сахарница, солонка и перечница стояли на той же клетчатой клеенке. Джейкоб сел, и отец поставил перед ним чашку кофе. Родители молча смотрели, как он поднимает чашку и делает глоток. То, что он согласился выпить кофе, казалось, придало им уверенности. Через несколько минут на столе появилось все, что он любил: галеты с мясным соусом, яичница-болтунья, бекон. Родители налили себе кофе и присоединились к сыну.
– Могу приготовить еще что-нибудь, вафли или блинчики, – предложила мать, но Джейкоб покачал головой.
Пока они пили кофе, тишину нарушал единственный звук – тиканье настенных часов, доносившееся из столовой. Джейкоб обернулся в сторону открытой двери.
– Что-то не так, сынок? – спросил отец.
– Часы, – ответил тот. – Не хочу их слышать.
Родители переглянулись, и мать кивнула.
– Конечно, сынок, – сказал отец и закрыл дверь. – Твой сержант написал нам. Он рассказал о твоей храбрости и о том, через что ты прошел. Мы тобой гордимся. Очень гордимся.
Джейкоб поел и подставил чашку за новой порцией кофе. Ему понадобится энергия, чтобы отправиться на ферму и сделать то, что он собирался сделать последние три месяца. Он уже ощущал прилив бодрости от кофеина. Еще чашку – и хватит. Его отец заговорил осторожно, будто шагал по темной комнате:
– Как мы и написали по поводу передачи тебе магазина… Мы с твоей матерью все устроили. Адвокат Хамфрис подготовил бумаги.
Бывали времена, когда Джейкоб понимал: Наоми обидно, что его лишили наследства. Она никогда не говорила об этом прямо, но в их медовый месяц рассказала ему о сапфирово-голубом платье в магазине Уотсона и паре босоножек на высоком каблуке из обувной лавки Лутца. В день свадьбы Джейкоб поведал ей об угрозе родителей, но она этому не поверила, да и ему самому, по правде сказать, тоже не верилось.
– Ты забыл, отец. Я лишен наследства.
– Мы были неправы, когда так поступили, – возразила мать.
– Все, что у нас есть, однажды станет твоим, – добавил отец. – Но мы хотим, чтобы ты вступил во владение магазином уже сейчас. Понимаем, понадобится время, прежде чем ты сможешь принять дела, но магазин станет твоим в любой момент, когда только захочешь.
Он ждал, что лица родителей покажут удовлетворение от того, что временная несправедливость наконец-то исправлена. Вместо этого они, казалось, сначала ожидали его согласия. Нет, не согласия: благодарности. «Большое спасибо за магазин. Теперь, когда он стал моим, я могу забыть о жене и ребенке».
– Но тебе не обязательно думать об этом прямо сейчас, – заторопилась мать. – Мы понимаем, что тебе очень тяжело.
– Как же, понимаете вы… – буркнул Джейкоб.
Мать посмотрела ему прямо в глаза.
– Мы знаем, что такое потеря, сынок, – тихо произнесла она. – Там, на кладбище, стоят три камня с надписью «Хэмптон», а не один.
В кухне повисла гнетущая тишина. Не было слышно даже хода времени.