Глава 19
До 28 июля, дня, когда она познакомилась с Джейкобом, оставалось еще семь недель, но, лежа в темноте, Наоми уже строила планы, как украсить бархатцами могилу мужа. Разумеется, отец и Лайла попытались бы ее остановить, если бы знали, но она устроит доставку цветов и без их ведома. Нужно только взять немного денег и конверт. Наоми вспомнила о Блэкберне. Уже несколько месяцев она ждала его приезда, но он все не появлялся. Даже после смерти Джейкоба он вряд ли поехал бы во Флориду работать в апельсиновых садах вместе с родными. Неужели это Хэмптоны запретили ему приезжать? Или Блэкберн, как и они, винил ее в гибели Джейкоба? Наоми не знала, но была уверена, что он все равно отнесет цветы на могилу друга.
Теперь у нее есть Энни-Мэй. «За все хорошее приходится платить», – проворчала старушка Дауд, повитуха, в тот день, когда Наоми корчилась от боли на кровати, а рядом сидела Лайла, утирая лоб сестре влажной тряпкой. Лайла положила топор под матрас, чтобы отсечь боль, но, как и влажная тряпка и тихий голос старшей сестры, это не помогало облегчить мучения. Боль была настолько сильной, что Наоми видела ее, закрыв глаза. Языки оранжевого пламени. А она все тужилась, обливаясь потом. Между схватками Наоми старалась думать о хорошем, но это причиняло лишь новую боль – воспоминание о мистере Хэмптоне, выходящем из-за деревьев с портфелем в одной руке и телеграммой, где говорилось о смерти Джейкоба, в другой. Лайла сжала ее руку крепче, и старушка Дауд сказала: «Еще немного, и ребенок выйдет на свет Божий, как цветочек по весне». И вот Энни-Мэй появилась на свет, мокрая, крикливая и даже более прекрасная, чем самый прекрасный из цветков.
Наоми протянула руку и погладила лежавшую рядом малышку. Кожа у Энни-Мэй была гладкая и мягкая, словно лепесток. Лайла говорила, что новорожденная должна спать в колыбельке, но Наоми еще не была к этому готова. Ей хотелось иметь возможность протянуть руку в темноту и коснуться дочери, ощутить, как она дышит, и понять, что частичка Джейкоба жива. Наоми думала, что написать об этом завтра. За последние месяцы она исписала три блокнота воспоминаниями для Энни-Мэй. Хотя теперь Наоми и умела писать письменными буквами, она тщательно выводила каждое слово печатными. Гласные и согласные, выстроенные в ряд по одной, казались ей более надежными. Она написала о том вечере, когда встретила Джейкоба возле кинотеатра, о том, как они полюбили друг друга и решили пожениться, о первом совместном Рождестве.
Но сейчас, лежа в темноте, она хотела рассказать Энни-Мэй об обычном дне. Или о том, что казалось таковым, поскольку она понимала: их жизнь вовсе не была обычной. Наверное, это и есть самое печальное свойство жизни: нельзя до конца осознать, насколько тебе хорошо, пока живешь в этом моменте. Сколько таких моментов пролетело и исчезло навсегда. Но не все. Наоми зажгла лампу и поднесла ее к личику спящей Энни-Мэй. Девочка росла очень быстро. Каждый день молодая мать замечала изменения: отрастали волосы, глаза становились темнее. «Не дай этому моменту исчезнуть, – сказала себе Наоми. – Запомни его».
Она пошла в соседнюю комнату и открыла блокнот на пустой странице.
Наоми положила ручку и снова вспомнила тот день и мистера Хэмптона. Едва он появился во дворе, она сразу поняла, что вести будут плохие, однако во время разговора с ее отцом мистер Хэмптон казался серьезным, но не злым или враждебным. Потом они с ее отцом подписали документы, и она решила, что мистер Хэмптон испытывает угрызения совести по поводу произошедшего в Блоуинг-Рок. Возможно, как всегда думал Джейкоб, его родители решили снова изменить завещание, чтобы вернуть сыну и его жене право на наследство. Хотя Хэмптоны ужасно поступили с ней, тогда, глядя на отца и свекра, она думала о красивом комбинезончике, туфельках и прочих вещах для Энни-Мэй и атласном вечернем платье для себя. Она думала, какими красивыми они с малышкой встретят Джейкоба из Кореи. Но потом мистер Хэмптон уехал, а отец подошел к крыльцу, и лицо у него было одновременно злым и печальным. Поднявшись на крыльцо, он взял ее за руку и сказал: «Дочка, у меня печальная новость».
Наоми закрыла блокнот. Она услышала пение кардинала и выглянула в окно. Светает. Скоро проснется Энни-Мэй и захочет есть. «Думай о ней, о других хороших вещах, – говорила себе Наоми. – О том, как растет кукуруза и сквозь зеленые листья, обнимающие початок, пробиваются шелковистые светлые нити. Как округляются кочаны капусты, как рядом с домом наливаются и краснеют помидоры. Все вокруг, включая Энни-Мэй, пышет здоровьем, все растет. Будь благодарна за это». Однако Наоми никак не могла выкинуть из головы тот миг, когда мистер Хэмптон захлопнул портфель, тот щелчок металлических застежек. Телеграмма доставлена, договор подписан. Прошло всего несколько часов, как Хэмптоны получили известие о гибели сына, а самым важным для них было навсегда выкинуть Наоми и Энни-Мэй, дочь Джейкоба, из своей жизни.
Но это не навсегда. Когда пройдет время, Энни-Мэй станет достаточно взрослой, чтобы посетить могилу, и угрозы Хэмптонов больше не будут иметь никакого значения. Годам к двенадцати. Когда это случится, Наоми с дочерью поедут на кладбище среди бела дня. Тут ей в голову пришла мрачная мысль: если Хэмптоны узнают и тоже явятся туда, они застанут Наоми и Энни-Мэй у могил Джейкоба и его сестер. Ну и ладно. Какую бы гадость они ни сказали, Наоми просто улыбнется. Потом кивнет в сторону трех надгробных камней и положит ладонь на плечо Энни-Мэй. «Все ваши дети мертвы, но мой ребенок жив». Наоми не скажет этих ужасных слов вслух, но ей и не потребуется.
Вот только сама Наоми не могла ждать двенадцать лет, чтобы побывать на могиле мужа. Лайла уже начала говорить ей, что нужно продолжать жить ради себя и Энни-Мэй. Но сначала Наоми побывает на могиле. Она должна рассказать Джейкобу, как сильно любит его и как по нему скучает. Она должна рассказать об Энни-Мэй и о том, сколько его черт она видит в личике их общего ребенка. Сначала Наоми надо сделать это, попрощаться с мужем, прежде чем пытаться строить жизнь заново. Если приехать очень поздно вечером, Хэмптоны и не узнают. Но добраться туда, утаив свои планы от сестры и тем более от отца… Как это сделать? Она найдет способ. Обязательно найдет.
Глава 20
После пожара Джейкоб не выходил из родительского дома десять дней. Когда Блэкберн приходил навещать друга, миссис Хэмптон заявляла, что он не принимает гостей, и закрывала дверь. В первые дни преподобный Ханникат говорил, что доктор Иган пичкает Джейкоба успокоительным, и добавлял, что, возможно, парня придется отправить в госпиталь для ветеранов. Теперь доктор полагал, что пациенту уже лучше и везти его в госпиталь нет нужды.
Блэкберн не был в этом уверен. Уже неделю Джейкоб каждый вечер приходил на кладбище. Выглядел он по-прежнему скверно: ссутуленный, бледный, с воспаленными глазами, нечесаный, небритый. Джейкоб сильно похудел. Одежда на нем не столько сидела, сколько висела. Он был совершенно сломлен. Иногда он здоровался с Блэкберном, иногда лишь слабо кивал перед тем, как открыть ворота кладбища и войти. Он не уходил до темноты, на обратном пути ориентируясь между могилами с помощью фонарика. Каждый вечер Блэкберн предлагал Джейкобу перед уходом выпить кофе. Тот принимал приглашение и сидел на крыльце, но почти ничего не говорил. Блэкберн недостаточно сделал для Наоми, а теперь, казалось, не мог помочь и Джейкобу.
Работы у Блэкберна прибавилось. Целыми днями он в одиночку поддерживал порядок на кладбище. В сарае стояла бензиновая газонокосилка, но Блэкберн никогда не пользовался ею в пределах железной ограды. Кроме шума двигателя, ему мешало, что скошенная машиной трава пачкает могильные камни. Но хорошо заточенные лезвия ручной газонокосилки работали тихо, уважительно, и Блэкберн передвигался по кладбищу, толкая ее перед собой. Еще нужно было заниматься прополкой, обрезкой, уборкой в церкви и, когда день начинал клониться к вечеру, собирать свежий букет на могилу Наоми. Цветы в лесу отмечали ход весны не хуже календаря: сангвинария и печеночница, потом ноголистник и триллиум, клопогон и фиалки. Пришло лето, и теперь лучшие цветы росли на ферме Ледфордов. Пара, некогда жившая там, была похоронена на кладбище под общим памятником из талькового камня. Время стерло надписи, но имена и годы жизни остались в архиве: «Мэйбел Ледфорд, 1845–1911» и, чуть ниже, «Джона Ледфорд, 1848–1912».
Блэкберн зашагал по тропинке к дому Ледфордов. Когда земля стала ровнее, показались полевые цветы, но он пошел дальше, к деревьям. Хотя хозяева умерли уже четыре десятка лет назад, следы их жизни еще сохранялись. Сад раскинул ветви над зарослями терновника и травы. В поле торчал из земли плуг; деревянные рукоятки словно приглашали продолжить работу. На противоположном холме когда-то было пастбище. Среди редкой травы до сих пор темнели тропинки, которыми пользовались для доения. Чтобы они появились, требовалось не одно десятилетие. Верный признак семейного хозяйства. «Когда имеешь собственную ферму, то знаешь землю, а земля знает тебя», – говаривал отец Блэкберна.
К концу лета ветви в саду начинали сгибаться под тяжестью плодов. Хотя Блэкберн мог время от времени сорвать яблоко или горсть вишни, ему больше нравилось сидеть на склоне над усадьбой и наблюдать, какую живность привлекает сад: птицы, сурки, олени и еноты, временами даже медведь. Но сегодня Блэкберн пошел туда, где земля становилась ровнее. Перед домом росли цветы, надолго пережившие руки, которые их посадили: фиалки, гортензии и ослепительно яркие тигровые лилии. Позднее расцветут монарды и рудбекии, но бархатцев не будет. Блэкберн сорвал достаточно лилий, чтобы отнести часть на могилу Ледфордов, и остановился перед домом. Крытая жестью крыша провалилась, но ступенчатая труба еще стояла, словно памятник самой усадьбе. На остатки ящика для золы присела лазурная птица, расправила крылья и снова полетела в сторону сада.
Однажды Блэкберн рассказал Наоми, что любит сюда приходить. Она спросила, не грустно ли ему видеть, как то, над чем люди когда-то упорно трудились, превращается в прах.
Блэкберну и в самом деле было немного грустно, но не за место: жизнь здесь по-прежнему кипела. Его печалило, что Ледфорды больше не могут сидеть на крыльце и смотреть, как краснеют и золотятся листья в саду. В те времена красок здесь было больше: тыквы, кабачки, баклажаны расцвечивали каждую осень. Если бы все было нормально, он водил бы сюда Наоми с ребенком собирать яблоки. Может быть, они раскинули бы одеяло, чтобы устроить пикник, а на ферме сделали бы из яблок пюре для ребенка.
Блэкберн вернулся на кладбище. Он заменил вчерашние цветы в вазе, потом пошел в сарай за другой вазой. Смахнув паутину с высокого узкого стеклянного горлышка, он поставил в вазу оставшиеся лилии и отнес на могилу Ледфордов. Полив траву на кладбище, Блэкберн отправился в дом и поужинал. На столе лежал частично собранный пазл, но вместо того, чтобы закончить картинку, он вышел на улицу и стал ждать появления Джейкоба. У ворот кладбища Блэкберн огляделся. В это время суток все вокруг словно погружалось в себя, как будто мир устал и тоже нуждался в отдыхе.