Джейкоб открыл ворота и медленно зашагал к могиле, на которую Блэкберн днем принес свежие цветы. Джейкоб несколько секунд смотрел на могилу, потом упал на колени. Мягкая могильная земля подалась под его весом. Хэмптон провел пальцами по семи вырезанным буквам, словно читая шрифт Брайля. Блэкберн зажег фонарь, войдя на кладбище, и встал рядом с товарищем. В день их с Джейкобом первой встречи они приходили на этот же участок кладбища, а вскоре после этого пожали друг другу руки, став кровными братьями. Блэкберн никак не мог избавиться от ощущения, что смерть сестер, ранение Джейкоба, кончина Наоми – все это связано единой нитью. Блэкберн не мог придумать ничего, кроме как дать Джейкобу понять, что тот не один. Шли минуты. Когда совсем стемнело, Блэкберн принес фонарь стоящему на коленях другу.
– Прости, – сказал Блэкберн, собираясь добавить, что он будет в доме, но Джейкоб заговорил сам.
– Когда я готовился к смерти на той реке, – срывающимся голосом произнес он, – именно Наоми меня удержала.
Блэкберн протянул руку и неловко положил ладонь на плечо Джейкоба.
– Я сделаю нам кофе и что-нибудь поесть. Дам тебе несколько минут побыть с ней наедине, если только ты не хочешь, чтобы я остался.
Джейкоб покачал головой, потом еще раз – когда Блэкберн предложил позвать преподобного Ханниката. Блэкберн вошел в дом и поставил чайник на плиту. Он разогрел фасоль и хлеб, открыл банку яблочного пюре. Так поступали в подобных случаях, обычно дома, но иногда и в церкви, нагружая столы тарелками, блюдами и кувшинами. «Набить рты, потому что трудно подобрать слова», – всегда думал Блэкберн, но сейчас он чувствовал, что за этим кроется нечто большее. Даже глубочайшей скорбью невозможно поделиться, поэтому нужно разделить с другом что-нибудь попроще.
Когда еда была готова, Блэкберн пошел на кладбище. Джейкоб все еще стоял на коленях у могилы в круге света, отбрасываемом фонарем. Хотя лето еще толком не наступило, среди камней уже сверкало несколько светлячков.
– Идем в дом, – тихо произнес Блэкберн, протягивая руку.
Помогая Джейкобу встать, он заметил отпечаток ладони друга в центре могилы. Они медленно побрели по кладбищу и за ворота, но заходить в дом Джейкоб отказался.
– Я видел машину, – сказал он, кивнув в сторону родительского дома. – У тебя есть ключи?
– Нет, – ответил Блэкберн. – Твой отец забрал.
– Я должен кое-что узнать.
– Давай подождем до утра, – предложил Блэкберн. – Ты совсем выбился из сил.
– Я не успокоюсь, пока не пойму, – возразил Джейкоб. – Пойду к Игану пешком, если придется.
– Может, если бы ты поговорил с преподобным Ханникатом…
– Нет, – отозвался Джейкоб. – Мне нужен только Иган.
– Хорошо. Я схожу к Ханникату, узнаю, можно ли взять его машину, – сказал Блэкберн. – Я приготовил тебе еды, зайди в дом и поешь.
Но Джейкоб не шелохнулся и продолжал стоять у ворот, когда Блэкберн вернулся со «студебекером» преподобного.
Ехали молча. Когда машина свернула на дорожку к дому доктора Игана, на крыльце загорелся свет. Иган открыл входную дверь. Он был в рубашке навыпуск, на ногах – тапочки. Пока доктор спускался по ступенькам, Блэкберн подумал: возможно, он тоже сожалеет, что Наоми уехала из Блоуинг-Рок раньше, чем планировалось. Или врачи, даже такие добрые, как доктор Иган, перестают задумываться о подобных вещах? Джейкоб опустил стекло, но выходить не стал.
– Джейкоб! – удивился врач, наклонившись к окну. – Я не знал, что ты уже вернулся.