— Меньшим злом. Я читал те же книги, что и ты. Даже больше, чем ты, потому что библиотека дворца — много богаче. Я знаю всех просвещенных философов и гуманистов наизусть. Мы с Константином много лет думали об этом и в итоге разошлись во взглядах. Но прав оказался я, не он. Может, когда-то люди и смогут жить по добрым, светлым, умным книгам. Но не при нас и даже не при наших внуках.
— Ты использовал Арабеллу…
— Я уже сказал: здесь политика ни при чём. Я спасал свою дочь. Единственного по-настоящему любимого мной человека. И единственную, в чьей любви я уверен. Считай это слабостью, Витольд Тервилль. Хороший политик и правитель на шантаж не поддастся. Об этом мне сказали не только мои друзья, но и сам шантажист.
Да, наверное. Политики в идеале любят только себя и власть. Император Евгений Кантизин и впрямь рискнул Беллой. Но и собой — тоже. Ради своего ребенка.
Может, прозвище Милосердный ему всё же дали не просто так? Даже в Мидантии.
Витольд заскрипел зубами, при неловком движении самодельная повязка из местной травы слишком туго легла на… царапину. Дергающую и нарывающую всё сильнее.
— Витольд, мы сейчас должны быть союзниками, — устало проговорил император. — Иначе просто отсюда не выберемся. Ни мы, ни Арабелла, ни эта девочка. Просто сгнием здесь. Или нас убьют посланные Старейшинами воины. Или… сами превратимся во что-нибудь. Вдруг эта болезнь рано или поздно настигает и иноземцев? А у нас в крови может не быть защиты от заразы. Мы должны придумать план спасения. И поскорее.
— Ты готов был сам убить Беллу, — не опустил глаз Вит.
— Чтобы не отдавать ее черным жрецам. Но я надеялся, что до этого не дойдет.
— Это ты привел ее туда. Будь ты проклят! — сорвался Витольд. Свистящим шепотом — и оттого собственный голос тоже кажется змеиным шипением. — Всё из-за тебя! Ты знал, что Арабелла ждет ребенка. Ты мог просто отправить ее в Эвитан, будь в тебе хоть капля чести! И сейчас Беллы не было бы здесь.
Этот Евгений ведь даже младше его самого. Что это такое — в двадцать три года получить абсолютную власть над огромной страной? Над сотнями тысяч живых людей? Не как Карл Сезаринг — тот никогда не осознавал ответственности. Обязанностей у него не было — только права. Как и у его родного дяди — отпетого мерзавца Гуго Жирного.
Но ведь с Евгением Мидантийским всё иначе. И от этого еще паршивее. Знать, что твой враг — даже не подонок и не мерзавец. Просто… разумный политик. И даже искренне любит свою семью. Он ведь за родную дочь рискнул и собой.
Арно Ильдани в последнем случае поступил бы так же, но не Фредерик Юбочник. А ведь он был еще ничего — на фоне всех последующих эвитанских королей.
— И я знал принца, что придерживался совсем других принципов. Я был другом его сына.
Евгений длинной, тонкой палкой поворошил остатки погибающего костра. Те слабо заалели и задымились, пытаясь ожить. Каким болотным кустом была при жизни эта палка? Деревьев здесь нет…
— Думаю, ты говоришь о полководце Арно Ильдани.
— Нетрудно догадаться.
Император наконец закончил точить клинок и одним движением ловко и осторожно вбросил его в грязные как их одежда, ножны. Брезгливости в нем ни на медяк. Радоваться ли хоть этому?
Спасенная девочка лишь шелохнулась, так и не проснувшись. А Белла спит сейчас крепко, как усталое дитя.
— Да. И не только потому, что твоя спутница по скитаниям принцесса Арабелла — невеста Грегори Ильдани. Ты слишком часто сам упоминал Грегори Ильдани.