– Наверное, это новый преподобный молельни в Хайфилде!
– Он самый. Полагаю, нам придется заколоть тучного тельца, – заметила Ханна и пожалела, что невозможно подмешать любовное зелье в имбирное пиво, служившее Кордерам праздничным напитком. Если Этель влюбится и выйдет замуж за преподобного, она станет полезным членом общества, так что нужно обеспечить гостю тучного тельца и представить все так, будто приготовила его сама Этель, тогда хотя бы на неделю мир в семье будет обеспечен.
Час спустя мисс Моул лежала в постели Рут, обдумывая события прошедшего дня. Она перебирала их одно за другим, заново смакуя вкус, будь он горьким или сладким. Вспомнила она и прогулку на холме над рекой с ярко полыхающим деревом на фоне серого тумана, который еще больше темнел под росчерком пролетающей чайки, и голоса невидимых кораблей, тонко свистевших или басовито гудевших у речной излучины; по воле воображения, Ханна рисовала их то гигантскими амфибиями, которые перекрикиваются друг с другом, скользя в толще воды в поисках потаенных бухт на берегу, то сиренами кораблей, прибывающих домой из дальних стран или отплывающих в новые путешествия. Стоя тогда на холме и чувствуя, как оседают на лице капли моросящего дождя, она поражалась богатству человеческой жизни, в которой воображение способно создавать странных чудовищ, хотя на деле довольно и одних фактов, в то время как сама мисс Моул, обладающая привилегией проживать подобный опыт, чувствовала себя прекрасно, и в ее гибком теле ничто не болело и не беспокоило, а круг ее забот ограничивался теми, с которыми она могла справиться.
Там, на холме, она чувствовала себя правительницей, которая может изменять мир по своему усмотрению. Больше, чем правительницей: настоящей волшебницей, способной одним движением мысли обращать корабли в левиафанов; вдобавок она ощущала такую свободу, которой вряд ли обладал любой другой житель Рэдстоу, потому что мисс Моул владела главным – собой, пусть и не придавала этому чрезмерного значения.
В приподнятом настроении она спрыгнула с насеста над скалами и сохраняла бодрость до той самой минуты, пока возле Риджент-сквер не наткнулась на Рут, не вспомнила о своем старом ольстере и не осознала с болью, что часть ее души принадлежит этому ребенку. Ханна отдала эту часть сама, причем охотно, и теперь не могла забрать обратно, а еще до окончания дня пришлось и прибавить к подарку.
За время проживания с Кордерами этот день оказался самым наполненным событиями, и в той жизни, которую вела мисс Моул, где внешние волнения случались крайне редко, казалось расточительным совершить незабываемую прогулку, окончательно подружиться с Рут, взять интервью у мистера Бленкинсопа, стать свидетельницей того, как Этель разом бросили и кузен, и наглая Дорис, переговорить через изгородь с мистером Самсоном, получить комплимент от мистера Кордера и узнать новость о назначении преподобного – и всё в один день!
– Это уже чересчур, – пробормотала она.
Шум в комнате Этель затих, и Ханна перевернулась на другой бок, собираясь заснуть, как вдруг увидела, что рама двери в смежную комнату, принадлежащую Роберту Кордеру, осветилась золотом. Затем границы сияния размылись, уплотняясь сверху и по бокам, и на золотом фоне проступила фигура, темный силуэт против света. Ханна застыла, стараясь не дышать, и зажмурилась. Она услышала, как преподобный сделал шаг в комнату, но тут же удалился, поспешно и бесшумно. Он закрыл дверь так же тихо, как и открыл, и золотая рамка вокруг сияла по-прежнему ровно, будто никто ее не тревожил.
«И как он представит это происшествие? – подумала Ханна, вжимаясь губами в подушку. – Утром меня ждут разбирательства, зато будет что рассказать Лилии, когда я отдам ей визит; конечно же, не в первую пятницу месяца». Да, с небольшими преувеличениями история выйдет славная, и Ханна, мысленно приукрашивая ее выдуманными подробностями и готовясь дать отпор в ответ на жалобы мистера Кордера, испытала новый прилив доброты к человеку, который способен осторожно прокрасться в комнату, чтобы проверить спящую дочь.
Глава 17
Тень, накрывшую мисс Моул наступившим утром, увы, отбрасывали вовсе не претензии мистера Кордера. Эта мрачная тень сгущалась над ней всю следующую неделю, и в вечер званого ужина Ханна выскользнула из дома и быстро пошла по тротуару. В конце улицы она остановилась перевести дух и оглянулась. Дорога оставалась пуста. Смотреть там было не на что, да Ханна и не ожидала ничего увидеть, кроме освещенных окон домов и уличных фонарей, которые стояли вдоль дороги как часовые, уставшие нести бессмысленную вахту, и не признали в мисс Моул дезертира; некому было заметить, как она стоит, прислонившись спиной к решетке сада, и кривит губы в горькой усмешке. Ханне подумалось, что до этого момента она никогда ни от чего не сбегала, если не брать в расчет времена детства, когда она верила в разумного медведя или представляла, что за ней гонится волк.
– К черту этого человека! – сказала она вслух, возвращая себе бодрость духа.
Ханна захлопнула дверь у него перед носом десять лет назад, и это воспоминание придавало ей сил, а если сейчас она избегает давнего знакомого, так на то есть причины, хотя он окажется последним, кто их поймет. Ах, если бы она осталась, какой полный приятно-будоражащих открытий разговор завязался бы между гостем и мистером Кордером за закрытыми дверями кабинета! Мисс Моул могла представить, как преподобный качает головой в ответ на откровения мистера Пилгрима, сердито поджимая губы, и как на него внезапно снисходит понимание, что он столкнулся лоб в лоб с неловкой коллизией, которую придется улаживать. Экономка избавила его от разбирательств, но только на время, и это оказалось легче, чем Ханна смела надеяться, когда имя мистера Пилгрима поразило ее слух как гром небесный. Значит, вот ради кого она готовилась заколоть жирного тельца – хотя блудным сыном, точнее, дочерью была она сама! Именно мистер Пилгрим был завидным холостяком ее надежд, но, что характерно, Ханна успела пожалеть Этель, прежде чем подумала о себе. Даже бедняжка Этель не сумеет прийти в восторг от мистера Пилгрима, когда увидит его, а Рут с Уилфридом и без того пребывали в смятении от перспективы провести вечер с незнакомым священником. Они довели Этель до бешенства своими пророчествами о том, как он будет выглядеть и о чем говорить, и Ханна, несмотря на собственные расстроенные чувства, жаждала дать им подсказку. Они задавались вопросом, удовлетворится ли он обсуждением религиозных дел с мистером Кордером (на что Этель раздраженно закатывала глаза), или им всем придется его развлекать, и как раз в этот момент Уилфрид открыл Ханне дверь и возблагодарил Бога за то, что можно положиться на нее.
– Если он не тот, за кого я его принимаю, – поделился с сестрами Уилфрид, – он просто сочтет мисс Моул редкой птицей, которую каким‐то образом занесло на Бересфорд-роуд. А если да – и, боюсь, так и есть, – тогда ей достанется все веселье. Так что наслаждайтесь, Мона Лиза, раз уж нам это не светит, и повеселитесь от души и за нас тоже.
Этель взвилась, чего, несомненно, и добивался Уилфрид, и ее гнев, улегшийся было ввиду скорого появления мистера Пилгрима, вернулся в полную силу. Она напомнила кузену, что два года самостоятельно вела хозяйство в отчем доме и это далеко не первый раз, когда они принимают гостей. А Уилфрид пытается заставить мисс Моул думать, будто Этель не умеет себя вести, и вообще, вечно хвалит одного, чтобы разозлить другого! А ей, по правде говоря, без мисс Моул было бы проще: трудно изображать хозяйку в присутствии другой женщины, особенно если та старше. И кстати, когда они приглашали на ужин Спенсер-Смитов, миссис Спенсер-Смит сказала, что все было очень мило!
– Это потому, что она весь вечер говорила сама. А вдруг новый проповедник окажется заикой? Тогда дядюшка будет вещать без передышки, и мистер Пилгрим к нам больше носу не покажет. Помяни мое слово! Лучше мисс Моул в руке, чем гость, загнанный в угол.
– Ты чудовищен! – воскликнула Этель. – Конечно, он не заика. Как бы он проповедовал?
– Возможно, никак.
– И твое мнение об отце отвратительно, а о мисс Моул – и вовсе смешно! – Этель перешла на крик, утратив всякий контроль над собой. – С чего ты взял, что она блестящий мастер вести светские беседы? Я такого не замечала!
– Ой, ну она как попугай старины Самсона: может, когда захочет. Хотя в том, что касается Моны Лизы, я откровенно пристрастен, каюсь.
ebooksa