Мисс Моул

22
18
20
22
24
26
28
30

– Хорошо, скажу так прямо, насколько смогу, чтобы соблюсти приличия (хотя по правде, ничего неприличного не произошло, потому что я притворилась спящей, как поступила бы на моем месте любая порядочная женщина), но вообрази мой ужас, когда мистер Кордер открыл дверь спальни, вошел и посмотрел на меня! Смотрел он недолго, что неудивительно, но все равно смотрел! Ну и как ты это объяснишь?

– Никак, – медленно произнесла Лилия, – но уверена, что у тебя объяснение найдется. Бесполезно опробовать на мне свои розыгрыши, Ханна; случись такое на самом деле, ты бы мне не рассказала. И надеюсь, ни на ком другом ты эту байку пробовать не станешь. Во-первых, твоя шутка вульгарна, а во‐вторых, не смешна.

Ханна состроила разочарованную мину.

– А мне было смешно, когда это случилось. Наверное, я плохо рассказала. В последнее время мне не везет с пересказом историй. А было бы еще смешнее, если бы я вдруг открыла глаз и подмигнула преподобному. Я хотела вставить эту подробность, когда рассказывала тебе, но забыла. Что ж, пойду домой, а заодно навещу мистера Самсона. Он бы меня понял. Хороша та шутка, Лилия, в которой столкновение персонажа с обстоятельствами разрешается юмористическим путем, и мистер Самсон оценил бы юмор.

– Ради всего святого, только не вздумай рассказать соседу! – воскликнула Лилия. – Если он решит, что ты такого рода женщина…

– Он прекрасно знает, какого я рода женщина. Знает получше тебя, моя дорогая кузина.

– Но каково же настоящее объяснение? – спросила Лилия чуть ли не с завистью.

– Семейные тайны, семейные тайны! – пропела Ханна. – Твои я храню, вот и тайны Кордеров собираюсь сохранить.

Глава 19

Рут последнее время выглядела счастливее, на нее приятно было посмотреть. Ханна постаралась подавить в себе ревность к дяде Джиму, чей грядущий приезд преуспел там, где ее личное присутствие потерпело неудачу, и тоже решила быть счастливой. Портить настоящее – преступное расточительство, ведь будущее таит неведомые проблемы, однако все словно сговорились вести себя хорошо, и дела шли как по маслу. Рут меньше ссорилась с сестрой, а та, вероятно выдохшаяся после нервного срыва, казалась умиротворенной и чуть менее неуклюжей, хотя Дорис окончательно забросила ее ради своего молодого человека. Нужно было организовать рождественские празднования, как дома, так и в молельне, а Этель при желании умела погрузиться в работу так же глубоко, как в собственные страдания. Ханне и самой хватало дел с подготовкой, но периодически она выкраивала минутку, чтобы заглянуть к мистеру Самсону. Этот пожилой джентльмен с дурной репутацией, который, казалось, объехал весь мир и испробовал все профессии, с добродушным цинизмом не доверял всем без исключения мужчинам и большинству женщин. А главным его предубеждением было предубеждение против священников любых вероисповеданий, поэтому сосед являлся идеальным противоядием от Роберта Кордера. На самом деле он во многих отношениях был мужской версией Ханны, и в его свободе от любых навязанных обществом мнений, в прямоте речей (впрочем, никогда не опускающихся до оскорблений), в занимательных рассказах, а главное, в уважительном отношении к ней самой мисс Моул находила отдушину, что несомненно, хоть и незаметно оказывало положительное влияние и на семью Кордеров. Ее демон озорства разминался в общении с мистером Самсоном, провоцируя у старика приступы безудержного смеха и веселья, и уже не так сильно желал подразнить Роберта Кордера. Конечно, при случае Ханна не упускала возможности озадачить преподобного, но из кожи вон ради этого не лезла и сразу почувствовала, что теперь хозяин склонен считать ее нужной женщиной в нужном месте. Само по себе это, конечно, бесило, однако контраст между взглядами проповедника и мистера Самсона, между сдержанным поведением Ханны, знакомым Роберту Кордеру, и ее истинным лицом, которое она смела показать соседу, между постоянной оглядкой преподобного на приличия и живым пренебрежением ими со стороны старика доставлял мисс Моул тайное удовольствие. Если верить мистеру Самсону, он познал немало женщин и о браке говорил со знанием дела, хотя никогда не упоминал о жене; однако, каким бы ни был жизненный опыт соседа, следствием стало здравое, по мнению Ханны, понимание отношений между мужчиной и женщиной. Мистер Самсон уделял должное внимание, зачастую с юмором, физической стороне вопроса, принимая ее так же естественно, как принимал пищу, и отказывался признавать разделение между мужчинами и женщинами в любой области. Очевидно, что он не обдумывал этого нарочно и не высказывал субъективного мнения: наряду с красным одутловатым лицом и старческими злыми глазами, его взгляды были плодом прожитой жизни – зрелым, но не гнилым. Рут не стоило его бояться; на самом деле, как обнаружила Ханна, у девочки были все основания доверять пожилому соседу, и сама она вовсю наслаждалась его одобрением своих стройных и красиво обутых ног, не чувствуя необходимости уверять мужчину в присущей ей скромности. Ханна не обладала скромностью в понимании Роберта Кордера, подразумевающей постоянное сознание ограничений своего пола. Ее не особенно заботил половой вопрос, она не стремилась забыть о своей принадлежности к армии женщин, да и проявлений женственности в ней было не меньше, чем в других, к тому же мисс Моул слишком часто страдала от обращения с ней как с бездушным автоматом, поэтому в первую очередь воспринимала себя человеком, а не женщиной, и мистер Самсон это понял.

Порой она испытывала суеверный страх, когда думала, что в жизни появилось слишком много источников счастья. Дружба с Уилфридом, Рут и мистером Самсоном, нетерпеливое ожидание приезда Говарда и дяди Джима, веселые рассказы старого соседа и сочинение собственных историй – все это служило приятным сопровождением домашних дел. Ханна любила читать в постели и часто зачитывалась допоздна, не экономя на свечах, купленных за счет Роберта Кордера, но днем, выбирая косточки из изюма для рождественского пудинга, вытирая пыль или починяя одежду, она сочиняла собственные романы, главными действующими лицами в которых были иногда мистер и миссис Кордер, иногда дерзкий пират и сама Ханна, но чаще всего мистер Бленкинсоп, сражающийся с бурей непонятных чувств, которые она в нем разбудила. История о мистере Бленкинсопе нравилась Ханне больше всего, потому что сюжет можно было сделать и комичным, и трогательным, да и сам мистер Бленкинсоп был героем в ее вкусе. Она видела его человеком, свято верившим в преимущества безопасности, которого внезапно утянуло в туманные и опасные дебри жалости, где, пробираясь на ощупь, он вдруг очутился на границе мира еще более опасного и привлекательного. Как и говорила миссис Гибсон, у ее жильца было доброе сердце, и его тронуло поведение юной соседской жены, изо всех сил делающей вид, будто у нее нет проблем. Ханна тоже восхищалась миссис Риддинг, но у той был ребенок, и муж-невротик казался не самой большой ценой: Ханна заплатила бы и больше за обладание чудесным малышом. Временами она страшно злилась на мистера Бленкинсопа. Поскольку миссис Риддинг была первой женщиной из его знакомых, которая мужественно справилась с трудной ситуацией, он, естественно, решил, будто она на свете одна такая, и, льстя себе верой в то, что он единственный совершил это открытие, был готов приписать ей сразу все хорошие качества; так человек, открывший новый континент, отказался бы видеть в нем малейший изъян. Теперь Ханна могла понять его негодование по поводу ненужного сохранения жизни мистера Риддинга, однако – и тут снова возникал порочный круг – если бы мистера Риддинга бросили умирать, его вдова, по всей вероятности, исчезла бы с Принсес-роуд, а если бы и осталась, то мистер Бленкинсоп посчитал бы, что та счастливо отделалась, и потерял к ней всякий интерес. Теперь Ханне казалось, что ее самой большой ошибкой в жизни всегда был и по сей день остается отказ жалеть себя или предлагать другим свою кандидатуру в качестве предмета для жалости. В попытках привлечь внимание мистера Бленкинсопа своей живостью, умом и неосведомленностью она упустила из виду единственный метод, который мог бы сработать. Тут мисс Моул увидела свое отражение в зеркале и вспомнила, что жалкий вид без красоты вызывает в людях только раздражение, что женщина с длинным носом не может быть трогательной в проявлении печали, и немедленно отбросила сочинение романа в пользу философских размышлений о влиянии носа на судьбу. Идеальный женский носик по внешнему виду и свойствам должен быть изящно вылеплен и слегка, самую чуточку, вздернут, в то время как обвисший или загнутый кончик носа угрожает его обладательнице трагедией, если только та не является решительной личностью, как сама Ханна. Теория о мужских носах не складывалась. В относительной неважности мужских черт мисс Моул неохотно углядела своего рода доказательство превосходства противоположного пола, а когда попыталась вызвать в памяти черты лица мистера Бленкинсопа, то вспомнила только чистую кожу, очки и общее впечатление солидности и надежности.

И как же она обрадовалась и удивилась, когда в очередную среду вечером он предоставил ей возможность рассмотреть себя как следует. Она была дома одна; Рут участвовала в каком‐то школьном празднике, а Ханна в ее отсутствие шила нарядное платье, которое должно было стать для девочки сюрпризом. Одним из возражений Рут против участия в вечеринке у Спенсер-Смитов являлось несоответствие ее скромной одежды великолепным нарядам хозяйской дочери Марджери, и Ханна, которая на себе испытала кое-что похуже несоответствия, преисполнилась решимости сделать все, чтобы ее подопечная была одета не хуже ребенка Лилии.

Мисс Моул нахмурилась, когда звонок в дверь оторвал ее от работы, но просияла, увидев мистера Бленкинсопа.

– У вас плохая память, – заявила она ему. – Сегодня среда, вечер, мистера Кордера нет дома.

– А кто‐нибудь еще есть? – спросил он.

– Только я. Хотите оставить сообщение?

– Я предпочел бы зайти, если, конечно, не помешаю.

– Нисколько, а если умеете обращаться с иголкой, то у меня полно работы. – Она окинула гостя серьезным взглядом. – Хотя вы вряд ли осилите что‐нибудь сложнее пришивания пуговиц.

– У меня даже нет иглы. Это излишне, благодаря миссис Гибсон.

– Миссис Гибсон балует жильцов. Вы будете скучать по ней, когда съедете.